Кто ищет, тот всегда найдёт - [24]

Подкостылял.

— Садись.

— Ничего, постою, — вежливо отказался я. Не объяснять же симпатичной женщине, что сидеть не позволяет обугленная задница, и укол в неё крайне нежелателен. Нет, здесь лучше не болтать лишнего.

Не настаивая, врачиха выложила бланк анкеты и приготовилась выворачивать новичка наизнанку.

Господи! Если бы ты только знал, сколько я уже таких заполнил и на сколько дурацких вопросов ответил, подчас сам сомневаясь в достоверности ответов. Можно посчитать. Первой была, когда дали паспорт; второй, когда затащили в комсомол; третьей, когда зачислили всё-таки в институт; четвёртой, когда приобщили через военную кафедру к армии; пятой, когда включили в профсоюз; шестой, когда приняли на работу; седьмой, когда допустили к секретным документам; восьмая будет здесь. В садик я не ходил, а про пионерскую анкету не помню. Вывернутый наружу, я застолбился в комсомоле, в милиции, в наробразе, в ВЦСПС, в Минобороны, в Мингеологии, в КГБ, теперь в Минздраве. Наверное, ещё кому-нибудь понадоблюсь. Анкетами своими я горжусь: в них сплошь «нет», «не» и прочерки: не состою, не знаю, не имею, не был, не участвовал, не судим, — тьфу, тьфу, тьфу! — а утвердительно ответить смог, не сомневаясь, только трижды: родился, учился, живу. КГБэшник недовольно оглядел меня и с угрозой сообщил, что с такой анкетой я буду самым подозрительным элементом в районе.

Когда все «не» и «нет» были перечислены, и начата моя медистория, врачиха позвала:

— Ксюша!

Из дальней двери появилась невысокая толстушка в помятом и не очень свежем халате и в косынке вместо колпака. Сразу стало понятно, кто здесь работает, а кого помечают колпаками.

— Куда мы его?

Хотелось бы на кровать.

— В шестую можно, — вяло предложила усталая медсестра.

— А кто там у нас?

— Двое с переломами, один с головой.

От сердца отлегло: хотя бы один с головой.

— Отведи. Покажешь и в перевязочную.

— Нельзя ли, — промямлил я искательно, проявив вредную здесь инициативу, — где-нибудь отмыться. Целый день в пути — уши запылились.

Не поддавшись на тонкий гигиенический юмор, врачиха разрешила:

— Покажи, Ксюша. — И сердито мне: — Не задерживайся: ты не один у меня.

Ясно: здесь всё надо делать в темпе, впопыхах, чтобы не задерживать лечебного конвейера, а то вытолкнут с ленты или не успеют обработать и улетишь прямо в морг.

В чеховской палате с четырьмя железными койками, четырьмя тумбочками, столом и четырьмя стульями в окружении голых побелённых стен нас встретили угрожающе выставленная толстая рука в гипсе, поднятая пушечным стволом загипсованная нога и головной гипсовый скафандр. И я тут же представил, что и у меня будет гипсовая нога, гипсовая рука и, конечно, гипсовая голова. Иначе, зачем бы меня ввергли в эту устрашающую компанию гипсовиков.

— Здравствуйте, — испуганно поздоровался я, не отходя от порога.

— Привет, — буркнула рука.

— Напарник, — определила нога.

А скафандр только поднял руку.

— Вот твоя койка, — представила Ксюша самую дорогую для меня сейчас подругу. — Бери полотенце, пойдём.

В тесной умывалке, выкрашенной в мрачный тёмно-зелёный цвет для того, чтобы долго не задерживались, понравились раковины — три на уровне пояса и две на уровне колен, удобно мыть и голову, и ноги, и всё, что промежду ними.

— Недолго, — повторила Ксюша требование врачихи и ушла.

Я повернул кран над верхней раковиной и засмеялся от неожиданности — из него густо потекла чистая и почти горячая вода. Вот так подарок! И мыло рядом. Ну и что, что хозяйственное. Я уже и забыл, когда смеялся, а вообще-то смешлив от природы. Конечно, не из тех, кому только покажи пальчик, но посмеяться люблю и над собой, и над соседом. Лишь бы без сальностей. Особенно люблю анекдоты и готов смеяться над каждым до икоты, но почему-то не запоминаю и сам рассказывать не умею. В общем, я — весельчак-иждивенец! Чёрта с два я «недолго»! Пока не вымоюсь как следует, не вытащите. А вдруг завтра в гроб и на катафалк? Немытого? Неудобно. Стыдно. Всё надо уметь предусмотреть, хотя, честно говоря, я по этой части не мастак: или не получается, или не в свою пользу.

Вымытая голова прояснилась, сон улетучился, я чересчур взбодрился и напрасно: правая рука в стремлении дотянуться до зудящего от грязи хребта заклинилась и не хотела возвращаться в нормальное состояние. Я даже испугался, что так и загипсуют. У этого, что слева в палате, — вперёд, а у меня — назад. Кое-как вытащил и уже не дёргался от радости. Особое внимание уделил больной ноге, стараясь отдраить до стерильности, чтобы не шибало в нос привередливой врачихе, а то выставит пушкой, как у второго в палате.

— Скоро ты там? — поторопила добрая Ксюша в закрытую дверь.

А я и так уже как ангел. Осталось присобачить крылышки гипсовые. Как вспомнил о предстоящей экзекуции, так снова в дрых потянуло. Нет, я трудностей не боюсь, особенно чужих, а своих стараюсь избегать, обходить стороной, а ещё лучше — откладывать, пока не рассосутся. Сейчас припёрли, не получится. Вздохнул обречённо и поплёлся, готовый на всё.

В палате «пушка» спросил:

— Вымылся, что ли?

— Ага.

— Скоро перестанешь.

Совсем обрадовал. Но ненадолго: Ксюша снова заблажила: