Кто готовил в России масонский переворот? - [6]

"Национальное собрание постановляет: 1. Что все церковные имущества поступают в распоряжение нации, обязанной надлежащим образом позаботиться об обеспечении средств на богослужение, о содержании священнослужителей и о вспомоществовании бедным, осуществляемых под надзором и согласно инструкциям провинции.

2. Что при вынесении решений о сумме, необходимой для обеспечения служителей культа, она не должна быть менее 1200 ливров в год, не считая жилища и примыкающего к нему сада" [6].

А Декрет от 5 ноября 1789 г., касавшийся назначения заместителей депутатов, в одном из пунктов гласивший: "Во Франции не существует больше никаких сословных различий", еще более пошатнул основы церковной собственности, поскольку духовенство перестало существовать как сословие, тем самым оказалось под угрозой как корпорация.

17 декабря 1789 г. Талейран от имени Церковного комитета Собрания представил доклад "о состоянии монастырей". В тот же день был представлен и текст нового закона об отмене монашеских обетов, запрещении орденов и монашеских конгрегаций, давались в которых давались обеты. Правда, Декрет этот был принят только 13 февраля 1790 г. Но это была не просто отмена гражданских последствий, связанных по существовавшим во Франции до революции законам, с приносимыми вечными обетами. Учредительное собрание не ограничилось и отменой "гражданской смерти" монахов и возвращением им права владеть собственностью, завещать ее и наследовать в качестве частных лиц. Теперь считалось, что принесение таких обетов является посягательством на свободу личности, и поэтому всем конгрегациям было запрещено допускать подобные обеты. Вот как это было сформулировано в статьях Декрета:

"Статья 1. Конституционный закон королевства не будет отныне признавать торжественных монашеских обетов лиц как мужского, так и женского пола; в соответствии с этим мы заявляем, что религиозные ордена и конгрегации, в которых приносятся подобные обеты, упраздняются во Франции и останутся запрещенными без права создания подобных орденов и конгрегаций в будущем.

Статья 2. Все лица обоего пола, находящиеся в стенах монастырей и обителей, могут их покинуть после того, как они сделают соответствующее заявление в местном муниципалитете, причем об их участи немедленно позаботятся, предоставив им надлежащую пенсию. Будут отведены дома, куда обязаны будут удалиться монахи, которые не захотят воспользоваться настоящими предписаниями.

Мы заявляем, далее, что в настоящий момент в отношении конгрегаций, занимающихся народным просвещением, а также домов призрения не будет никаких изменений до тех пор, пока не будет принято решения на их счет.

Статья 3. Монахини могут оставаться в домах, где они проживают в настоящее время, причем их освобождают от обязательства, требующего объединения нескольких таких домов в один".

Анализируя работы французских историков, комментировавших этот Декрет, Жан Жорес в своем капитальном исследовании Французской революции сделал серьезный разбор опубликованного. Вот что он пишет, например, об авторе главы о церкви и Революции во "Всеобщей истории" Лависа и Рамбо. Историк не просто значительно смягчил, но попросту извратил смысл этого декрета.

"Этот декрет, - писал он, - не распустил монашеские ордена: монастыри остались открытыми, они не были закрыты. Закон отныне не признавал в качестве законных конгрегации, где приносились торжественные обеты, но он и не рассматривал их как запрещенные законом; он ограничивался тем, что отказывал в гражданской санкции прежнему лишению прав монахов. Так толковали этот декрет в дни его появления и такое толкование, совершенно очевидно, вытекает из целого ряда декретов, которые последовали за ним и которые определили, как монахи, пожелавшие жить совместно, должны быть устроены и сгруппированы в монастырях. Декрет от 13 февраля, конечно, не имел целью благоприятствовать монашеским орденам, но было бы несправедливо изображать его и как меру антиклерикальную".

Писатель, который на протяжении всей главы обнаруживает такое пристрастное отношение к церкви, - комментирует Жан Жорес автора главы во "Всеобщей истории", - и который рассматривает секуляризацию церковных имуществ как грабеж, преследует совершенно очевидную цель. Он не хочет, чтобы роспуск религиозных конгрегаций читали делом первого периода Революции; он предпочитает иметь возможность утверждать, что монастыри были закрыты только в самый разгар революционной грозы, в преддверии эпохи террора.

Решение Учредительного собрания, принятое в спокойные дни Революции, могло бы послужить опасным прецедентом. Вот почему писатель изворачивается. Да, это верно, что Учредительное собрание действовали с большой осторожностью.

У Тьера в его "Истории революции" есть на этот счет восхитительная фраза, порыв его революционной молодости, о которой он, несомненно, пожалел впоследствии: "Поскольку имущество у монахов было отнято, Учредительное собрание возмещало это пенсиями. Проявляя еще большую дальновидность, оно проводило различие между богатыми и нищенствующими орденами и соразмеряло содержание тех и других сообразно их прежнему состоянию. Точно так же поступило оно и с пенсиями, и, когда янсенист Камю, пожелавший возвратиться к евангельской простоте, предложил свести все пенсии к одному весьма скромному размеру, Собрание, по предложению Мирабо, понизило их пропорционально их тогдашнему уровню и в соответствии с прежним положением пенсионеров. Как видите, невозможно было проявить более бережное отношение к привычкам, и именно в этом и состоит подлинное уважение к собственности", - заключил Тьер.