Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства - [24]

8. Христианский характер масонства, раскрываемый в процитированной Молитве, вновь подтверждается в Предписаниях, так что можно предполагать, что эти Предписания были даны исключительно христианам — рабочим масонам. Однако это никак не уточняется и не упоминается в предисловии редактора, обращенном к современным ему не-рабочим масонам и к широкой публике.

9. Можно утверждать, что Старые Конституции — ни в своей исторической части, ни в Предписаниях, ни по своему религиозному содержанию — никак не связаны с новым масонством иначе как посредством редакторского предисловия.

10. Старые Конституции — это первая опубликованная Хартия рабочих масонов, появившаяся в контексте нового, спекулятивного масонства, наделенная недвусмысленно идеологической функцией. Все последующие публикации различных масонских манускриптов, хотя и сохраняли эту функцию, были выполнены в гораздо более научной и менее апологетической манере.

Примерно в то время, когда началась масонская полемика 1722–1723 гг., увидела свет французская книга «Долгожители» («Любопытная история о тех людях обоего пола, которые прожили несколько веков и снова стали молодыми») (1715)[64], написанная Лонгевиллем Аркуэ и переведенная Юджином Филалете-сом (вероятно, псевдоним Роберта Сэмбера, масонского автора того времени). В своем «Посвящении» переводчик приветствовал «Великого Мастера, Мастеров, Смотрителей и Братьев Древнейшего и Почтеннейшего Братства Франкмасонов Великобритании и Ирландии». Это первый текст, написанный франкмасоном, в котором британское масонство фигурирует как целая организация, причем недвусмысленно христианская: «потому что нам принадлежит подлинный язык Братства, который использовали Братья первоначального христианства, а также все те, кто был от Начала, как мы узнаем из Священного Писания и непрерванной традиции»[65]. Я склонен полагать, что автор «Посвящения» выражает позицию тех ранних масонов, которые — вероятно, еще до вступления в Общество — искренне верили в его христианский характер и отождествляли свое христианство с «религией масонов»[66].

Итак, тем или иным образом, в 1722 г. масонство приобретает публичный характер. Сам тот факт, что обе Книги Конституций были скомпилированы почти одновременно, отражает не только уже отмеченное расхождение мнений среди масонов, но также, возможно, и существование нескольких различных групп, связанных с несколькими различными ложами. Когда Гоулд утверждает: «нет ни малейшего свидетельства, что Пэйн, Дезагилье и Андерсон принимали участие в формировании Великой Ложи в 1717… хотя все трое участвовали в компиляции Первой Книги Конституций»[67], — он тем самым показывает это расхождение — компиляторы первой Книги могли быть философскими оппонентами отцов-основателей Великой Ложи как новаторы по отношению к ортодоксам, несмотря на то что их разделяет чрезвычайно короткий промежуток времени. Это может быть связано с тем фактом, что все трое принадлежали к самой аристократичной из всех четырех лож — Ложе № 4[68].

Тем временем, однако, Комитет 14-ти, ранее назначенный Великой Ложей, на своей встрече в «Фонтане» на Стрэнде 25 марта 1722 г., «после того, как были сделаны некоторые исправления», дал свое одобрение рукописи Андерсона в форме, готовой к публикации. И именно Ложа № 4, согласно Андерсону, инициировала первый большой спор среди масонов: «доброе правление Монтагю склонило лучших к тому, чтобы оставить его в Председательском кресле на второй год; поэтому они задержали подготовку Празднества» (с. 114). Решение отложить ежегодную Ассамблею и Празднество, каким бы необычным оно ни казалось, вероятно, было мотивировано отсутствием единодушия относительно кандидатуры следующего Великого Мастера. Престон даже настаивает на том, что Монтагю принял решение уйти со своего Поста в январе 1722-го, в то время как масонский историк Альберт Кальверт подчеркивает, что нерешительность относительно процедур в Великой Ложе была следствием отсутствия правил, касающихся «предлагаемого прецедента»[69]. Как мы увидим, молодой, нетерпеливый, авантюристичный Филипп, герцог Уортонский, только недавно «сделанный Братом, еще не став Мастером Ложи и уже желая занять Председательское кресло», решил, что наилучшим способом установления прецедента будет просто создать его здесь и сейчас. «Он собрал некоторых других в Стэйшонерз-Холле 24 июня 1722 г. В отсутствие кого-либо из Великих должностных лиц они поместили в Председательское кресло старейшего Мастера Масона [который не был на тот момент Мастером какой-либо ложи, что также являлось нарушением] и, без соблюдения обычных соответствующих церемоний, вышеназванный старый Мастер громко провозгласил Филиппа Уортона, Герцога Уортонского, Великим Мастером, а г-на Джошуа Тимсопа, Кузнеца, и г-на Уильяма Хоукинса, Масона, Великими Смотрителями; Но его Светлость не назначили никого Заместителем, и, кроме того, Ложа не была открыта и закрыта в должной Форме…» (с. 114)[70].

Можно предположить, что этот симпатичный маленький coup d’état пришелся не по вкусу тем, кого Андерсон называет «лучшими». Как явствует из