Ксю. Потустороння история - [16]

Видимо, он рассчитывал на то, что представители силовых органов, которым нравится, когда кто-то коррумпированнее и гаже, чем эти самые органы, возьмут его сторону, обеспечат прикрытие. И опять ошибся.

– Пройдемте, – сказала девушка.

Хорошо прозвучало – непреклонно, но без угрозы. Она показала пассажирам, что строга, но справедлива, а полицейскому юноше – что тверда, когда надо, но может и смягчиться, если кто окажется этого достоин.

– Куда? С какой стати? Я законно еду, по билету!

– В другой вагон, – объяснил юноша, этим давая знать девушке, что понял ее замысел и вообще хорошо умеет чувствовать женские намерения, и в совместном будущем, если оно станет явью, будет предугадывать все желания и исполнять их.

Может быть, девушка так и хотела поступить – отвести назойливого журналюгу в другой вагон. Но вдруг напарник вообразит, что ее слишком легко прочесть и разгадать? Следует намекнуть ему, что она не так проста, как кажется, и что в жизни не бывает легких решений.

– А вдруг он потом вернется? – спросила она. – Не с собой же его водить.

– Ладно, ссадим, – легко согласился юноша. Словно говоря: я в мелочах женскому полу уступаю без спора.

– Где? – спросила полицейская красавица с некоторой досадой, сожалея, что юноша так быстро сдался. – Бологое через два часа с лишним.

Пришла пора юноше показать способность к нестандартным решениям в сложных ситуациях.

– Вот что, девушка, – сказал он мне. – Запишите мой номер. Мы его сейчас выведем, а если вернется, тут же звоните. И будет совсем другой разговор.

Он продиктовал номер, я послушно записала. И рада была за полицейского юношу – в присутствии очаровательной напарницы он блеснул находчивостью, а заодно куртуазностью, обходительностью, учтивостью, навыком обращаться с красивыми гражданскими барышнями, и пусть напарница даже немного взревнует, ничего, это ему только в плюс.

И они вывели Стаса, который не рискнул оказывать сопротивление действиями, только продолжал что-то выкрикивать про свободу печати, обеспечение доступа к информации и недопустимость создания препятствий при осуществлении журналисткой деятельности.

Я осталась.

В вагоне было семь-восемь человек. Они не смотрели на меня, но им хотелось смотреть, и я чувствовала это желание, осязала его, в воздухе сгустился невидимый туман неутоленного любопытства, от которого стало трудно дышать.

И я перешла в другой вагон.

А Стас потом компенсировал расходы на билет и потраченное время, тиснул статью, где красочно описывал мои страдания из-за отца, цитировал наш диалог, которого не было, с гражданским гневом описал противоправные действия полицейских, которые заламывали ему руки, оскорбляя физически и морально.

6.

В Москве был дождь.

Я попросила таксиста выключить радио и голосовой навигатор. Хотелось тишины. И в машине было тихо, двигатель работал почти бесшумно. Слышно было только, как колеса отлипают с плещущим грязным звуком от мокрого асфальта.

Я смотрела в окно, и мне стало вдруг обидно, что здесь ничего не изменилось. Все те же дома, те же машины. В домах окна, окна, окна, где-то уже виден бледный свет – на улице пасмурно, в комнатах из-за этого темновато. Зато люди, живущие там, спокойны и счастливы. Они смотрят телевизор, читают, ужинают, разговаривают друг с другом, у них никого не арестовали, не отдали под суд. И в машинах справа и слева едут такие же спокойные и счастливые люди. Вот широкоплечий человек за рулем огромного черного джипа говорит с кем-то по телефону – весомо говорит, массивно говорит, под стать автомобилю говорит. Вот молодой человек в грязном кроссовере с мятым крылом смотрит со скукой вперед, наверное, целый день ездит, устал, надоело. И не понимает, насколько счастлив в своей беззаботной усталости. Вот солидный мужчина лет пятидесяти едет в смешной желтой машинке. Быть может, своя сломалась, а ехать надо, вот он и взял машину жены или дочери, ему слегка неловко, но он этого не показывает, он, как и владелец джипа, говорит по телефону, говорит горячо, сердито, что-то кому-то доказывает, и это помогает ему существовать в желтой машинке – если серьезный человек захвачен серьезным делом, то не все ли равно, на чем он передвигается? А вот девушке в «БМВ» представительского класса, конечно, не все равно. Она и сама представительского класса – блондинка с распущенными красивыми волосами, в красной кожаной куртке. Она понимает, что в своей матово-черной красавице (или красавце – все по-разному ощущают пол своей машины) выглядит очень эффектно, что на нее все смотрят. Но не замечает этого, великолепно одинока в плотном окружении машино-людей, ее осанка, ее небрежно положенные на руль руки, ее чуть приподнятая голова словно говорят: да, для вас я дивно хороша, вы все хотите меня или хотите быть мной, а я – привыкла, для меня естественно быть сногсшибательной, мне не требуется ваше внимание, езжайте себе мимо. А вот скорая помощь проехала, без сирены, но с маячком. Значит, ничего особо срочного, больной или больная не умирают. Возможно, он или она впервые оказались в скорой и замечают, что, отвлекшись от боли, с любопытством рассматривают окружающее, гадая, для чего все эти приспособления. А вот девочка лет семи на заднем сиденье автомобиля бюджетного семейного типа. Наши машины поравнялись и остановились, девочка смотрит на меня упор, но смотрит странно, неподвижно, без всякого выражения. Я догадываюсь, что она смотрит не на меня, а на стекло. Может быть, там пятнышки-пылинки расположились в виде созвездия. Или напоминают ей какую-то букву. Или какое-то животное. Вот девочка и смотрит, и ничего в ее любопытстве нет, кроме самого любопытства.