Ксеркс - [67]

Она скользнула по воздуху прочь от него. Так, должно быть, Одиссей следовал за тенью своей матери в сумрачной стране теней.

…Увлечённый

Сердцем, обнять захотел я отшедшую матери душу;

Три раза руки свои к ней, любовью стремимый, простёр я,

Три раза между руками моими она проскользнула

Тенью или сонной мечтой, из меня вырывая стенанье.

Он преследовал её, а она отлетала. Лицо Гермионы было полно скорби. И тут она заговорила:

— Я верила в твою невиновность, хотя все Афины называют тебя изменником. Я верна тебе, хотя всё восстаёт против меня. Так-то ты хранишь супружеские обеты? Ты теперь любишь другую, целуешь её, обнимаешь? Как теперь докажешь ты свою преданность Афинам, как сумеешь вернуться?

— Гермиона! — вскричал Главкон уже не во сне, а наяву. Снаружи шатра перекликались часовые, сменявшиеся перед рассветом.

Главкон вдруг понял, как именно надо поступить. Сон лишь придал форму тому, что и так созревало в голове его. Он должен немедленно отправиться к греческому лагерю и предупредить Леонида. Пусть спартанец не поверит ему, это не важно; главное, что он исполнит свой долг. Если же Леонид зарубит его на месте, не беда: лучше умереть, чем жить с нечистой совестью. Он вдруг осознал с непререкаемой ясностью, словно бы услышал об этом от вестницы Зевса, Ириды, что Гермиона никогда не считала его виновным, что она во всём хранила верность ему.

В голове Главкона воцарился покой. Он поднялся, набросил на плечи плащ, препоясался коротким мечом. Раб-нубиец, подаренный Главкону Мардонием в качестве слуги, проснулся на своём коврике и с удивлением спросил:

— Куда собрался, господин мой?

Главкон ответил, что должен выйти на поле битвы ещё до рассвета, и велел слуге оставаться в шатре. Однако ему всё же не удалось осуществить свой замысел беспрепятственно. Едва он вышел из шатра — под усыпанный крупными звёздами небосклон, лишь чуть просветлевший там, где небо касалось моря, — из соседнего павильона появились две фигуры. Это были Артозостра и Роксана. Главкон застыл на месте.

— Ты рано поднялся сегодня, милый Прексасп, — проговорила Роксана, откинув с лица вуаль, и Главкон даже при свете звёзд заметил, какой тревогой были полны глаза её. — Неужели сражение так манит тебя, что не даёт спать?

— Битва начнётся рано, моя госпожа, — в рассеянности ответил Главкон.

Заново осознав свой долг, он как-то не подумал о том, что придётся проститься с этими людьми и отныне считать их врагами. Он погрузился в безмолвные терзания, и тут Роксана подошла к нему и положила на плечо свою руку.

— Твои греки сопротивляются отчаянно, — сказала она. — Нам, женщинам, битва страшней, чем мужчинам. Вам радость сражения, а нам ожидание, печальные вести и скорби, поэтому мы с Артозострой так и не сумели уснуть и просто сидели вдвоём. Ты, конечно, будешь возле Мардония, моего брата. Охраняй его от всех бед. Загнанный в угол Леонид будет свиреп. Что это?

Роксана заметила, что на Главконе нет панциря.

— Не собрался ли ты сегодня искать смерти, выйдя на поле без доспехов? — простонала она.

— Мне он не понадобится, — ответил Главкон и, не осознавая, что делает, протянул вперёд руку, как бы отстраняя египтянку со своего пути.

Роксана в недоумении вздрогнула, но Артозостра крепко взяла его за руку.

— Что с тобой, Прексасп? Почему ты такой? Ты ведёшь себя странно!

Главкон вырвался из её рук.

— Не зови меня Прексаспом! — воскликнул он уже не на персидском языке, а по-гречески. — Я — Главкон. Главкон Афинянин… Главконом я жил, Главконом умру. Ни один муж — как бы ни желал он того — не в силах отречься от родившей его земли. Мне снился сон, я был персом, но прогнулся и вновь сделался греком. Поэтому забудьте меня. Я ухожу к своим.

— Прексасп, любимый… — Охваченная страхом Роксана припала к Главкону, а Артозостра вновь схватила его за руку. — Только вчера ты обнимал меня. Только вчера целовал. Разве мы не будем счастливы с тобой? Что это ты говоришь мне?

Главкон замер на миг, потом, набравшись решимости, освободился от рук обеих женщин.

— Забудь моё имя, — сказал он Роксане. — И прости: я понимаю, какое горе причиняю тебе своим поступком. Но я возвращаюсь к своим. А вы оставайтесь со своим народом. Место моё возле Леонида… чтобы спасти его, а скорее всего, для того, чтобы погибнуть с ним! Прощай.

И он направился прочь. Роксана медленно осела на землю. Артозостра принялась звать конюхов и евнухов, должно быть, для того, чтобы послать их в погоню. Главкон лишь раз обернулся назад. Афинянин знал ночной пароль, и караулы беспрепятственно пропускали его. Скоро он оказался у передовых караулов, среди полков нисейских и вавилонских, которые сейчас почивали при оружии, готовые подняться во внезапной атаке, как только шум в лагере эллинов известит их о том, что Гидарн завершил свой обход. Заря, «младая с перстами пурпурными Эос», уже занималась над окутанной туманами вершиной горы Телефрий, поднимавшейся над Эвбеей на той стороне пролива, когда Главкон добрался до последнего дозора. Ночная стража отсалютовала ему копьями, приняв за знатного военачальника, перед сражением вышедшего на разведку. Теперь Главкон оказался уже на поле вчерашней битвы. Под ноги ему то и дело попадались раскроенные щиты, расщеплённые древки копий и предметы более жуткие, мягкие и податливые под ногою, — тела убитых, дожидавшихся прилёта ворон. Становилось светлее, а Главкон всё шёл вперёд по узкой и скорбной дороге между горой и болотом. И вот наконец его окликнули не по-персидски, а на самом настоящем дорийском наречии: