Ксеркс - [63]

Войско шло по Фессалии, впереди вершина за вершиной начинала вставать горная стена Отриса и Эты, растворяющиеся в синей дали укрепления, ограждающие центр Эллады. Тут улыбка исчезла с лица царя, ибо эллины, не смущённые мощью его войска, собирали свой флот на севере Эвбеи и некстати случившаяся буря потрепала изрядную часть царского флота. Маги приносили жертвы, чтобы умилостивить Тиштрию, правящего ветрами Князя Звёзд, но каждая новая весть заставляла царя всё больше и больше мрачнеть. Когда буря царского гнева наконец разразилась, Главкон был возле Ксеркса.

Было жарко и душно. Колесница царя только что пересекла горный поток Сферкий, когда подскакавший к ней сотник торопливо спрыгнул на землю и распростёрся в пыли.

— С чем прибыл? — недовольным голосом проговорил Ксеркс.

— Помилуй, о, источник милосердия, — сотник явно не ждал ничего хорошего, — меня прислали из авангарда. Мы достигли места, где горы спускаются к морю, оставляя лишь узкий проход вдоль края воды. Рабы обнаружили, что эллины, взбунтовавшиеся против твоего благодетельного правления, построили там стену, перегородив ею дорогу войску.

— Почему же вы не схватили этих наглецов и не привели на мой суд?

— Не вели казнить, всемогущий. — Вестник побледнел. — Они хорошо вооружены, а путь настолько узок, что два десятка людей смогут сдержать целую тысячу. Вот почему я предстал перед твоими очами лишь с этой вестью.

— Пёс! Трус! — Выхватив кнут из руки колесничего, Ксеркс хлестнул несчастного сотника. — Клянусь праведной душой отца моего Дария, человек, принёсший мне такую весть, утратил право на жизнь!

— Помилуй, всемогущий государь, помилуй! — простонал сотник, червём извиваясь в пыли.

Палач уже был готов накинуть платок на лицо сотника и удавить его тетивой лука, но царский гнев угас.

— Ты недостоин жизни, но я милостив. Дайте ему тридцать ударов по пяткам, чтобы набрался храбрости.

— Будь благословен, милосердный! — завопил сотник, когда его повели от колесницы прочь. — Счастлив я, что царь в своём величии снизошёл к своему презренному рабу!

— Прочь! — приказал ещё не остывший властелин. — Смерть пока не отошла от тебя. Мардоний, возьми Прексаспа — он знает эти края, — и скачите с ним вместе вперёд. Узнайте, кто эти безумцы, навлекающие смерть на собственную голову.

Приказ был немедленно исполнен. Главкон вместе с князем проехали вдоль марширующего войска и внутри глинобитных стен крошечного городка Гераклеи столкнулись с новым гонцом.

— Проход удерживают семь тысяч греческих гоплитов[37]. Афинян нет среди них. А три сотни пришли из Спарты.

— А кто стоит во главе? — спросил Главкон.

— Леонид, царь Лакедемона.

— Ну, Мардоний, — проговорил афинянин, — это будет битва.

Итак, эллины всё-таки не намеревались складывать оружие без сопротивления, и Главкон не знал, радоваться ли ему или скорбеть об этом.

Глава 6

Скалистая гора, неприступный склон, а за болотом море; нависающий склон едва оставляет место для узкой дороги — таков западный вход в Фермопилы. За узким коридором гора и болото расходятся, и в по-прежнему недостаточно широком проходе бьют горячие ключи, посвящённые Гераклу; потом на восточной оконечности гора Эта и непроходимое болото вновь сближаются, образуя «жаркие ворота», которые надлежало отомкнуть Ксерксу, прежде чем продолжить победоносное шествие до самых Афин.

Гонцы великого царя донесли, что упрямые эллины перегородили проход стеной, а сейчас, вместо того чтобы обнаружить ужас перед приближающимся властелином, самым наглым образом развлекают себя атлетическими состязаниями, а также старательно расчёсывают и укладывают волосы; впрочем, перечисленные факты, с точки зрения «владетельного Прексаспа», свидетельствовали о том, что Леонид и его спартанцы готовятся к отчаянной битве. Но трудно было убедить царя в том, что войско его наконец наткнулось на людей, не желающих отступать перед персидской мощью. Это сказал Ксерксу Главкон, это повторил Демарат, спартанский изгнанник. Ксеркс пребывал в гневе и нерешительности. Четыре долгих дня войско его стояло перед проходом, «поелику, — объявляли посланцы, — царь по милости своей даёт этим безумцам возможность опомниться и бегством избавить себя от смерти». В кругу Мардония, мозга армии, в ходу была другая формулировка: «Поелику предстоит жаркое сражение и полководец намеревается подтянуть отборные войска из тыла вперёд».

Наконец, на пятый день, терпение Ксеркса истощилось, а может быть, и Мардоний счёл войско готовым. Надёжные мидийские полки получили приказ напасть на занятую Леонидом позицию. Ксеркс же ограничился распоряжением, чтобы несчастных по возможности не убивали, а пленёнными доставляли пред царские очи.

Первый натиск был отражён с ужасными потерями. Азиаты, должно быть, забывшие о полученном при Марафоне уроке, в очередной раз убедились в сокрушительном превосходстве греческих гоплитов над лёгкой индийской пехотой. Короткие копья и деревянные щиты персов не шли ни в какое сравнение с длинными сариссами и медными щитами эллинов. В узком проходе численное превосходство захватчиков сводилось на нет. Они не могли использовать своих стрелков, не могли пустить в обход великолепных всадников. Мёртвые лежали грудами, но мидяне шли снова и снова. Однако кончилась их отвага, и тогда начальники погнали своё взбунтовавшееся войско кнутами. Но люди стояли на месте, не желая вновь бросаться на убийственные копья.