Ксеркс - [26]

— Тихо. — На губы его легла лёгкая ладонь. — Не надо сердить богиню, сравнивая меня с бессмертными. Мне довольно и того, что я могу поглядеть на солнце и сказать: «Главкон Удачливый и Добрый любит меня».

Молодая пара пересекла Агору, повернула налево от Пникса, кривыми улочками миновала корявую скалу Ареопага и наконец оказалась перед воротами в деревянном частоколе. За ними вверх уходила лестница — к цитадели, но не к прославленному в последующих поколениях Акрополю. Зданиям, находившимся тогда на Скале, предстояло через какой-то короткий год превратиться в обугленные руины. И всё же перед Главконом и Гермионой высился не какой-нибудь неказистый храм, а старинный «Дом Афины», прототип будущего Парфенона. И утренние лучи озаряли во всей красоте дорические колонны, фронтон, украшенный изваяниями. Белизну мрамора подчёркивали алые, синие, золотые краски. Ниже храма, на неправильной формы плато, выстроилась целая улица пожертвованных храму статуй богов и героев, вырезанных из камня или дерева либо отлитых в бронзе. Тут же находились многочисленные святилища и малые храмы, а также огромный алтарь, на котором сжигали быков. Рука об руку супруги дошли до бронзовых ворот храма. Старый жрец, выполнявший обязанности привратника, обрызгал их солёной очистительной водой из медного сосуда. Бронзовые двери закрылись, пропустив внутрь молодых людей. На мгновение они оказались как бы в полной темноте. А затем откуда-то сверху, от отверстия в мраморной крыше, навстречу вошедшим пополз неяркий лучик. И, словно бы проступив из туманного облака, на них глянул огромный лик древней богини, на котором застыла неизменная улыбка. У ног её на жаровне рдели алые угли. Главкон посыпал их благовониями, а Гермиона, склонясь над клубами дыма, опустила венок из лилий на колени изваяния. После этого её муж, воздев руки к небу, произнёс вслух молитву:

— О, Афина, Дева, Царица, Наделяющая Мудростью, каким бы ни было самое любимое, тобой имя, прими наше приношение и выслушай. Благослови нас обоих. Научи нас быть благородными, говорить разумно и мудро, научи любить друг друга. Подай нам благополучие, но не гордыни ради. Благослови всех наших друзей и, если найдутся у нас враги, ополчись на них вместе с нами. А мы будем вечно чтить тебя.

Такова была их молитва, таково приношение. Немного помедлив, муж и жена оставили священное место. И всё вокруг — скалы, равнина, море, просторные небеса — открылось перед ними в беспредельном величии. Свет мерк на пурпурных грудях западных гор. За Акрополем раскалённой печью горела пирамида Ликабетта. Ослепительно сверкала верхушка далёкого Пентеликона.

Наслаждаясь зрелищем, Главкон замер на самом восточном выступе Скалы.

— Какое счастье, макайра! — воскликнул он. — Мы принадлежим друг другу. И живём в «пурпуром венчанных Афинах»… О чём же ещё можно молиться?

Однако Гермиона с меньшим восторгом указала в сторону Пентеликона.

— Видишь? Видишь, как быстро приближается оттуда серое облако? Плохое предзнаменование.

— Почему это плохое, макайра?

— Облако — это Персия. Сегодня она грозовой тучей нависает над Афинами и Элладой. Ксеркс придёт. И ты… — Она прижалась к своему мужу.

— Почему ты заговорила о войне? — спросил он.

— Ксеркс несёт с собой войну. А война приносит горе женщинам. Копья и стрелы выбирают себе жертву не среди самых уродливых и старых.

Отчасти подчиняясь предзнаменованию, отчасти повинуясь неожиданному страху, глаза Гермионы наполнились слезами, но Главкон ответил своей жене бодрым смехом:

— Эвге! Высуши слёзы и не печалься заранее. Царь ветров Эол рассеет любую тучу, разбросает её тысячей мелких облаков по всему небосклону. Фемистокл рассеет персидские рати. Тень Персии ляжет на наш прекрасный город и оставит его, и мы вновь будем счастливы.

— Да помилует нас Афина! — коротко помолилась Гермиона.

— На богиню можно положиться, — заключил Главкон, не желавший расставаться с радостным настроением. — А теперь спустимся вниз: мы уже выполнили принесённый обет. Друзья ждут нас у Пникса, прежде чем отправиться в гавань.

Когда они сошли, Кимон и Демарат бросились им навстречу, и завязавшаяся оживлённая беседа прогнала из головы Гермионы и зловещее предзнаменование, и страх перед персами.

Компания собралась весёлая. Такие нередко спускаются в афинские гавани весною и летом: дюжина знатных мужчин, старых и молодых, по большей части женатых. Супруги смиренно следовали за мужьями, сопровождаемые служанками и целым табором крепких фракийцев-рабов с корзинами, полными мяса и вина. Смех мешался с мудрой беседой. Друзья шли парами и тройками, а Фемистокл, по собственному обычаю, разделял общество всех и каждого, превосходя своих собеседников и в шутках и в мудрости. Так шествовали спутники по широкой равнине к гаваням, пока перед ними не вырос высокий холм Мунихийский, на вершину которого вела каменистая, едва заметная дорога, и, когда они оказались там, перед ними распахнулся вид, вполне сопоставимый с тем, что открывался со скалы Акрополя: четыре синих афинских гавани, справа Фалерон, поближе охваченная сушей бухта Мунихия, за нею Зея, а дальше простор Пирея, нового военного порта славного города. А рядом теснились друг к другу бурые крыши портовых домов, высилась роща мачт, с торгового корабля сгружали лес, доставленный с берегов Евксинского Понта, на другой корабль, отправлявшийся в Сирию, грузили сушёные фиги… Но более всего Пирей впечатлял множеством чёрных судов, застывших на водах залива или пребывавших на берегу. Увидев военные корабли, Гермиона помрачнела и отвернулась.