Ксанкина бригантинка - [2]
— Не очень-то! — пробормотала хозяйка, косясь на заворочавшегося в постели мужа. — Вчера опять…
Таня не дала ей досказать:
— Валера один со всей области попал на слет радиолюбителей. В Москву поедет со своим приемником.
— В Москву?.. — недоуменно повторила мать, но не сказала о том, что приемничек-то разбит.
— За счет школы! — радовалась Таня.
— Спасибо тебе, Танюша! Это, конечно, ты добилась. Ты о нем, как о родном брате, печешься, — смахнув слезу, мать кивнула: — Сама буди, обрадуется.
Вожатая ушла за перегородку, и тут же послышался ее испуганный крик.
Уронив горячую сковородку, мать бросилась к Тане.
— Доконали мальчишку! Довели! — сквозь слезы причитала вожатая, сидя на пустой койке.
— А Валерка? — спросила побелевшая мать. — Где он?
— Вот, читайте! — Таня подала хозяйке записку.
— «Мама, обо мне не беспокойся. Как только стану работать, заберу и тебя, — читала мать, медленно шевеля дрожащими губами. — Мне стыдно, что у всех отцы настоящие люди, а у меня дремучий пьяница».
Мать выронила записку:
— Это что ж он, убег? Из дому убег?
— Выжили! — сердито проговорила Таня, глядя в оконце глазами, полными слез. — Пьянкой выкурил отец непутевый!
Сонно шаря по своим карманам, вошел хозяин.
— Выгреб все до копейки, — кисло ворчал он.
— Да пропади ты пропадом! Карманы твои еще с вечера были пустые, сама проверяла. Допился — собственного ребенка выжил из дому!
Но муж ее не слушал, ушел в кладовку и оттуда хрипло кричал:
— Почему кладовка раскрыта? Где замок?
Потом его голос раздался из коридора:
— Где замок со шкафа? И дверного нет! Где замки? Все пораскрывала настежь, а что пропадет, скажешь, я пропил?!
Таня вышла из Валеркиного закутка в родительскую комнату и увидела шесть замков, сложенных пирамидкой на обеденном столе. Она догадалась, что это сделал Валерий в знак протеста.
— Вон они, ваши замки! Вешайте себе хоть на карманы! — бросила Таня и, подняв записку беглеца, ушла.
— Иди, проклятущий, ищи мальчишку или я тебя порешу! — подступила хозяйка к мужу. — Иди, пока не найдешь моего сына, не возвращайся!
Валерка спорой походкой шел по проселочной дороге вдоль опушки леса. Как увидит кого на дороге, сразу в лес. Пройдет немного по окраине сухого смешанного леса, выглянет и, если прохожий удалился, опять выходит на опушку, там веселее идти одному. Хорошо бы, конечно, подъехать на какой-нибудь машине, чтоб поскорее удалиться из своего района, где рано или поздно его начнут искать. Но в эту сторону машины ходят редко. Так что надеяться нужно только на собственные ноги. Ходить-то Валерка привык, жаль только — не взял никакой еды. Бежал он не как другие мальчишки. Другие собираются месяц-два, прячут продукты, сушат сухари, туго набивают рюкзаки всякими припасами. А Валерка не взял ничего. Он хотел, чтобы отец не имел основания даже вслед ему бросить свое любимое: «Лука — Длинная Рука». Собрал только останки своего аппаратика, разлетевшиеся по комнатушке после удара отцовского сапога. Некогда было даже рассмотреть, что уцелело, а что разбито совсем.
Второй раз отец разрушает плоды его нелегкого, кропотливого труда.
Первый случай был с балалайкой.
Старший брат Валерки, Алеша, тоже очень рано ушел из дому. В пятнадцать лет уехал он в город учиться на столяра. Это была его мечта с детства.
С первой получки накупил подарков и привез домой. Валерка очень удивился и обрадовался, когда на пороге своего дома увидел Алешу с огромной балалайкой, каких даже в клубном оркестре не было. Поздоровался Алексей со всеми и перво-наперво вытащил из рюкзака большую пуховую шаль. Накинул ее на плечи матери. Не глядя на прослезившуюся от счастья мать, он подал Валерке коричневый портфель с молнией на боковом карманчике. Такого портфеля не было ни у кого во всей школе. Даже у сына продавца, пожалуй, похуже.
А отцу Алеша как-то особенно торжественно преподнес ту громадную балалайку.
Отец был в тот день почти трезвым. Он развел руками и удивленно смотрел на сына. Мать, смахнув кончиком платка слезы, озадаченно спросила, что это, зачем.
Отец, видимо догадываясь, что здесь кроется какой-то подвох, покраснел, отступил и, насупив широкие рыжие брови, спросил:
— Что это за бандура? Зачем она мне?
— Папа, — ласково заговорил Алексей, — это ж та балалайка выросла, теперь она называется контрабасом.
— Какая такая балалайка выросла? — уже злился отец. — Ты не пьяный случаем?
— Нет, папа, я не в тебя, я в маму уродился. Пью только парное молоко да холодный квас. Особенно если с ледком.
— Ты не дурачь меня! — взревел отец и вдруг догадался: — Так это ты мстишь мне за ту балалайку, что вместо путевки…
— Папочка, у тебя гениальная память! — весело воскликнул Алеша.
Отец нахмурился и, не сказав больше ни слова, ушел, гулко хлопнув дверью.
Долго в комнате стояла мрачная, гнетущая тишина. Потом мать заплакала.
— Зачем уж так? Ведь он все же отец! — стала она беззлобно корить Алешу. — Вот теперь опять напьется.
— А может, все же образумится, — ответил Алеша и, поставив подарок в угол, пошел проведать друзей.
Валерка хорошо помнил случай с балалайкой, которая теперь вот, по словам Алеши, выросла в контрабас.
