Крыса-любовь - [73]

— Да ты сам и велел ей с кем-нибудь переспать, забыл? Цель ей поставил! Хочешь сказать, что теперь ревнуешь?

Ревную? Я?

— Да, блин! Ревную! И ты бы тоже ревновал на моем месте.

— Не думаю.

— Ревновал бы! Представь, если б это был твой брат.

Томас и глазом не моргнул — как будто каждый день слушал скорбные саги о предательстве в семье.

— Ты сам и есть твой брат, — сухо напомнил он. — Или ты забыл, что она спала именно с тобой?

— Ну и что? Это неважно, раз она не знает, что спала со мной. Вот что самое паршивое, Томас. Джули думает, что спала с ним. И даже просила его не говорить мне, можешь себе представить? Я ничего не придумал. Она хотела, чтобы родной брат мне соврал. Давай пока оставим в покое мои грехи и подумаем, что все это говорит о ней. По-моему, это гадко, как ни посмотри.

— Так ты спал с клиенткой или нет? Законник несчастный!

— Я не сторож брату своему. Я за него не отвечаю. Ты даже не знаешь, что это за тип. Раздолбай недоделанный. Воспользовался нашими отношениями, чтобы добраться до Джу— ли. И добрался. Поверить не могу, что она так продешевила.

— И все-таки, Арт, как ни крути, а ты получил, что хотел.

Да?

— Ты про секс? — Господи, он безнадежен! — Старик, секс — ничто. И тело ничто без головы. Ну да, конечно, это было здорово — но ведь она могла получить настолько больше!

— Ты чувствуешь себя обманутым?

Обманутым? Господи! Ну не знаю я!

— Раз так, — Томас спрыгнул с табурета, — представь, каково будет ей, когда она узнает, что Гордон и Арт едины в двух лицах.

Он полез под пиджак и отцепил от рубашки серебряную звездочку помощника шерифа.

— Запуталась в двух братьях, — горько сказал Томас. — В точности как Мэрилин. А ты в курсе, чем там дело кончилось.

Он швырнул звездочку мне на стол, сгреб ключи от машины и вышел.

И едва я успел подумать, что хуже уже некуда, как все стало еще хуже. Зазвонил мой мобильник.

— Стори? Это Мишель.

Я был совершенно не готов увидеть то, что увидел в больнице. Первая мысль: кто-то здорово обделался. Вторая: уж не я ли?

На подходах к палате Гордона передо мной вырос охранник. Шея у него была диаметром с хороший бочонок.

— Простите, — вежливо сказал я, не ожидая подвоха. — Я брат Гордона Стори.

— Кто б сомневался. — Однако туша не сдвинулась с места. Бугай лишь изволил отлепить ладонь от паха и махнуть на небольшую толпу в вестибюле: — Вот и присоединяйся к остальной родне, коли ты брат.

«Родня» оказалась разномастной и явно заграничной: на головах платки, в руках свечи. В основном испанцы и итальянцы, но мелькали французы. Затесался даже русский. Еще имелась парочка из Японии, мальчик на костылях — среднеевропейского вида — и старушка в инвалидном кресле. «Родня» явно устроилась тут надолго. Кое у кого были с собой термосы.

Все пожирали глазами дверь. И меня. Из палаты Гордона доносились возбужденные голоса.

— Слышите тот голос? — спросил я охранника. — Самый громкий? Это моя невестка. Загляните туда и вызовите ее. Это что, так сложно?

— Извини, мистер, не могу. А теперь отвали!

— Мне надо в эту палату.

— Слушай, ты, мудила… — предупредил охранник.

— Я иду туда, парень. Брысь с дороги, — сказал я. Итальянцы одобрительно загалдели.

Громила обрушился на меня, заломил руку за спину, припечатал лицом к двери и раздвинул ноги. А уж несло от него! Запах самца с бычьей шеей: приторный лосьон после бритья, пот, усиленный синтетикой, табачище (черт, правда пора бросать).

Если бы Тони не стоял у выхода из палаты и не услышал нашу возню (и итальянское улюлюканье), все могло кончиться плохо. Или даже еще хуже. Хотя, по мне, все и так получилось паршиво.

— Скверные дела творятся, Артур, — вздохнул Тони и тихонько прикрыл за нами дверь палаты. — Совсем скверные.

В палату набилось с десяток человек: Мишель, Сандра, Тони, двое врачей, заведующий больницей и личный терапевт Гордона. Сестра Крисси молча стояла у изголовья, ее рука лежала на подушке у самой щеки Гордона. Самое странное, что в углу, спиной ко мне, маячили два полицейских в форме. Они с кем-то беседовали.

— Не пугайся, — шепнул мне Тони, — с Гордоном все в порядке. Ничего плохого ему не сделали, но… Артур, сынок, не знаю, как и сказать… В общем, им… попользовались.

Я посмотрел на Гордона. По виду он и вправду был в норме: покоился себе на кровати, с безмятежностью на лице и бодрым стояком. Его волосы уже доросли до плеч и лежали густыми каштановыми волнами.

— На свете много очень больных людей, — продолжал Тони. — Особенно женщин. Они ходят по улицам и свободны как пташки. Но там, — он постучал себя по виску, — в божьем компьютере, у них разруха. Ку-ку. — Тони мотнул головой в угол палаты. — Во-он как раз одна такая. Лежала ночью в отдельной палате — ей делали томограмму или еще что-то. Сандра сказала, ее привозили и раньше. Видимо, она выбралась в коридор и забрела сюда. Мишель застала ее… ну, в процессе.

В этот момент полицейские обернулись и шагнули друг к другу, чтобы сверить записи. За ними обнаружился стул, а на нем — немолодая женщина с блаженным лицом. Она вся сияла: ярко-голубые глаза блестели, щеки раскраснелись. О боже. Дебора Тринкер.

— Она говорит, что ее сюда привели, Артур. Что ее позвала высшая сила или еще какая-то дребедень, — бубнил Тони. — Твердит, что не делала ничего плохого. Но Мишель обнаружила ее на кровати, верхом на… э-э… скажем, удлинении Гордона. Когда пришли медсестры и стали ее оттаскивать, она вцепилась в него, извиняюсь, как птичка в жердочку. Чуть не стащила Гордона с кровати вслед за собой.