Крыса-любовь - [72]

На другой день я сидел в кабинете Гордона. Я раньше времени приехал на пятый сеанс с Джули (что странно для меня), а она опаздывала (совсем уж странно для нее). Меня слегка поташнивало от шестой — за неполный час — сигареты. Пора бросать.

Приступ никотиновой тошноты свалил меня на пол, где я лежал, набираясь сил для предстоящего объяснения. Настал момент истины. Я собирался объявить Джули, что она может заполучить Гордона и Арта в одной роскошной упаковке.

Я планировал провести последний вдохновенный сеанс (возможно, лучший из всех). Напомнить ей, какую работу мы проделали вместе, как далеко она шагнула вперед (и, без слов, — как хорошо нам было вместе). А потом выложить всю правду и надеяться на лучшее. У меня были основания думать, что, несмотря на обман, Джули не будет слишком жестока к старому доброму Горди. Она столько всего хорошего наговорила о нем в нашей предлюбовной беседе! Этот парень явно произвел на нее большое впечатление.

— А, солнышко! — Я отскреб себя от пола при виде ножек Джули на пороге комнаты. — Классно смотритесь!

— Вы тут? — Она сконфузилась, будто это ее застали врасплох. — Я думала… Я так опоздала, думала, вы уже ушли… Я хотела оставить записку. Дело в том, что… Гордон, я сегодня не могу.

Она смотрела куда угодно, только не на меня.

— Сеанса не будет?

— Простите, нет. У меня работа… Мне надо… Работа?

Меня бросили. Сирена не желала видеть старого доброго Горди. (Зато я точно знал, что она хочет видеть Арта — у них тем же вечером было назначено свидание.)

Джули роскошно выглядела — что делало пилюлю только горше. В ней еще пульсировала память о нашей первой гонке. С одной стороны, мне надо бы радоваться, но почему-то я почувствовал себя обкраденным.

— Боюсь, придется пропустить всю неделю. Очень жаль.

— Да ничего вам не жаль, солнышко.

Она слегка оторопела.

— Ну что вы, Гордон! Мне правда очень жаль.

Я заметил, что Джули тоскливо смотрит на свою сумочку. Она положила ее на стол, когда вошла, и теперь раздумывала — когда можно ее подхватить, не потеряв скорбную мину. Ей не терпелось убраться из кабинета (и добраться до Арта).

— Что нового, солнышко? — спросил я. — Что за секреты?

Она первый раз посмотрела мне прямо в глаза.

— Ничего. Работа. Мама. Как всегда.

Как сказал один умный человек (по-моему, я), истина порождает истину, а брехня — брехню. Правда, я не думал, что она порождает ее так быстро. Брехня уже порождала брехню. И очень успешно. Сейчас Джули врала явно лучше, чем за всю предыдущую жизнь.

Но неужто она всерьез надеялась обмануть меня? Да слепой Фредди и тот бы почуял, что она завела любовника!

— Вы кого-то уложили в постель, так ведь? — спросил я страшным шепотом.

Глаза у нее стали огромные. Ага! Теперь-то она была вся внимание.

— Я все понял, еще когда вы вошли, солнышко. Видно за добрую милю. У вас уже и походка далеко не пай-девочки.

Джули оглядела свое тело, словно оно было не ее собственное, а какой-нибудь вихлястой оторвы на субботней дискотеке.

— Можете не темнить, я и так все знаю. Кровь не водица. Он мне рассказал.

Вот он, миг триумфа!

— Кто? — выдохнула Джули.

— Сами знаете.

— Он же обещал ничего не говорить!

— Ну что я могу сказать? Он врун. И первый это признает. Но у вас ведь тоже рыльце в пушку, правда?

У нее в сумке зазвонил мобильник.

— Мне нечего стыдиться, — буркнула Джули, даже не пытаясь добраться до телефона.

Он еще позвонил, смолк, но тут же затрезвонил снова — громко и настырно.

— Возьмите-ка трубку. А вдруг это он? — поддразнил я.

Изрядно выждав, Джули выудила телефон из сумки, отвернулась и с кем-то тихо заговорила. Когда она повернулась обратно, то чуть не плакала.

— Мне надо идти. Что-то с мамой. Джули схватила сумочку и ринулась в дверь. В коридоре она чуть не сбила кого-то с ног.

— Ой, прости, Томас! — услышал я. Томас? О черт. Томас Корелли.

Не знаю уж, сколько времени он проторчал там, у открытой двери. И сколько успел услышать. Но явно достаточно, чтобы откреститься от меня раз и навсегда. Видимо, я разочаровал его до глубины души. Мое поведение было недостойно высокого звания психотерапевта. Позор!

— Ну зачем, зачем ты это сделал? — вздохнул Томас и прошел к столу.

— Что конкретно?

Томас достал бумажник и вытряхнул оттуда наши новые визитки.

— Эти были лучше всех, — сказал он и отправил их в урну.

— Попробуй влезть в мою шкуру, старик. Не так уж много я прошу.

Томас подкатил к себе вертящийся табурет, подкрутил его под свой рост и запрыгнул на сиденье. Вот чего у него не отнимешь: он всегда готов выслушать. Это очень ценно.

— Так вот, представь: я жду Джули, собираюсь устроить последний сеанс. Готовлю что-нибудь ударное, финальный аккорд — как в той книжке, что ты мне дал. Отличная, кстати, книжка! Джули, понятно, не знала, что это будет последний сеанс. Но я-то знал, что пора прикрывать лавочку. Я хотел все ей рассказать.

Томас скептически хмыкнул и покрутился туда— сюда на своем табурете. Если я что-то понимаю в языке тела, это был плохой знак.

— Да, хотел! Но она не дала мне ни малейшей возможности это сделать. Она впорхнула сюда — причем опоздала — и давай врать, почему не может остаться. Старик, я же чувствую, когда меня отшивают. А меня именно что отшили. Ей— богу. И это после всего, что я для нее сделал. Она же сама признала, что я ей очень помог. И после этого больше не желает меня видеть. Я столько времени убил на ее проблемы! Сделал всю черную работу. А теперь ей подай что-нибудь получше. Теперь она только и думает, с кем бы переспать. И цепляется за первого подвернувшегося сопляка! А я-то надрывался! И ты тоже, не забывай.