Крымское ханство в XVIII веке - [21]

Под конец царствования Селим-Герай-хану пришлось всерьез заниматься претензиями своего калги Шагин-Герая. По возвращении из своего праздничного путешествия в Стамбул хан отрешил Шагин-Герая от звания калги. По какой причине он это сделал, из исторических памятников не видно; судя по замечанию крымского историка, что хан «всяческим образом достиг прочности и самостоятельности своего ханского положения», можно предполагать, что калга затевал нечто несогласное с планами и соображениями хана. Отправившись на житье в свой чифтлик в Ямболу, Шагин-Герай с многочисленными своими приверженцами в конце сефера 1161 года (конец февраля 1748) позже двинулся к черноморским портам. По-видимому, он следовал чьим-то лукавым внушениям, потому что тут же вдруг струсил и бежал в Польшу. Не найдя там себе твердого пристанища, Шагин-Герай перебрался в Буджак (Бессарабию), где шайка его увеличилась румелийскими цыганами и тому подобным сбродом. На увещательное письмо, посланное ему буджакским сераскером Хаджи-Герай-султаном, Шагин-Герай гордо отвечал: «Я пришел сюда единственно с тем, чтобы завладеть этой страной». Тогда сераскер выступил против него с сильным татарским войском и разбил его. Шагин бежал в леса и горы по соседству с польскими границами, думая укрыться в пределах Польши. Но Нуман-паша написал польскому гетману письмо, чтобы беглого царевича устроили где-нибудь подальше от границ оттоманских; по всем сопредельным с Польшей местностям Валахии и Молдавии также сделано было распоряжение о том, что если только где покажется царевич или кто-либо из его шайки, то сейчас же хватать его и представить куда следует. Шагин, однако же, не нашел себе надежного убежища в Польше, и так смело начатая им авантюра закончилась весьма плохо: он опять через Молдавию вошел в пределы турецкие и послал оттуда просьбу к хану о том, чтобы тот исходатайствовал ему в Порте прощение. Селим-Герай-хан снизошел к его просьбе и обратился с ходатайством, выставив при этом на вид якобы всегдашнюю верность Порте и султану членов дома Чингизского и свалив вину Шагина на злокозненные внушения и подстрекательства его приближенных. За Шагином был послан Абду-р-Рахман-ага, который должен был препроводить его на остров Родос; но, по вторичному ходатайству хана, Шагин был водворен на остров Хиос: хан нашел это более удобным для себя. Находившийся же при нем брат его Махмуд-Герай, проживавший в чифтлике в Ямболу, тоже был выслан на остров Хиос. Одним словом, повторилась та же самая смута, которая произведена была раньше другим Шагин-Гераем в сообществе с братом своим Мухаммед-Гераем, только теперь она не сопровождалась такими громкими происшествиями: иначе если бы мятеж этот имел важное значение для Порты, то наш резидент Неплюев не преминул бы сообщить о нем своему правительству.

Вскоре после этих событий Селим-Герай умер, согласно «Краткой истории», «от неутолимой жажды». Это произошло 20 джемазиу-ль-эввеля 1161 года (18 мая 1748). По свидетельству Халим-Герая, смерть Селима случилась месяцем позже; но это неверно; ибо в начале следующего месяца весть о смерти хана уже пришла в Порту, и тотчас же первый мирахор Дурак-Мухаммед-бей экстренно был послан с грамотой и регалиями в Визу к проживавшему там сыну Девлет-Герай-хана Арслан-Гераю с приказанием немедленно отправляться прямо в Крым, не являясь в Порту, как это обыкновенно всегда бывало при назначении нового хана. Другая явная ошибка в истории Халим-Герая — в обозначении времени вступления на ханство Арслан-Герая на целый год раньше — тем более странная, что Арслан-Герай был дедом автора этой неверной даты. Впрочем, это могло случиться по недосмотру издателей сочинения Халим-Герая.

Что еще остается загадочным, так это необыкновенная поспешность, с которой новый хан отправлен был в свои владения. Турецкий историк приводит весьма неопределенный мотив — твердое управление страной, наиполезнейшее ведение важных дел. Между тем ни у местных историков, ни в посторонних свидетельствах решительно нет указаний на какие-либо необыкновенные происшествия в пределах власти крымского хана в это время. Еще в начале 1747 года русский резидент в Константинополе Неплюев писал в Петербург: «Теперь с турецкой стороны чего-нибудь опасаться нечего; все приятели обнадеживают, что Порта ни о чем против вашего императорского величества не помышляет и хану внушено сохранять спокойствие». Вот это-то последнее, сохранение спокойствия, кажется, и было то важное государственное дело, которое требовало неотложного присутствия хана на своем посту.

Правда, как-то странно видеть постановку такой задачи главе татарских орд, который тем славнее был до сих пор в глазах Порты, чем энергичнее причинял беспокойство соседним народам своими опустошительными набегами. Но времена изменились: страсть к набегам сменилась заботой о самозащите; воинственные порывы привыкшего к разбоям населения пришлось сдерживать силой власти и придумывать для этого разные мероприятия; даже простое обуздание буйного татарского народонаселения ставилось теперь в заслугу тем же самым ханам, которых прежде сменяли, если они обнаруживали чересчур мирные наклонности. Так, по крайней мере, это было с Арслан-Гераем I (1161 — 1169; 1748-1756). Подобно Селямэт-Герай-хану II, он также про славляется местными историками за то, что произвел разные сооружения — ремонтировал мечети, делал пристройки при медресе; восстановил разрушенные и сожженные русскими дворцовые здания в Бакче-Сарае и его ближайших окрестностях, чинил и возводил вновь пограничные укрепления — Ор, Арабат, Уч-Оба, Джунгар, Джеваш; вычистил их рвы и вырыл новые. А между тем через четыре года по назначении, а именно в конце шевваля 1164 года (сентябрь 1751), ему были посланы богатые подарки при султанской грамоте, в которой выражалась полная признательность прежде всего за его «прекрасное поведение и старание поступать согласно высочайшей воле султана, то есть за наивозможнейшее прилежание о соблюдении условий дружбы и приязни с Российской державою и с Польской республикой». Второй его заслугой значится приведение в надлежащий порядок крепости Арабата и Ора, а в-третьих, одобрены его внутренние распоряжения и порядок. В заключение хану вменяется в обязанность как можно тщательнее блюсти исполнение условий вечного мира, заключенного с Россией и Польшей. В порыве чувства признательности хану придан эпитет «каана»