Крымская война - [224]

Затем, благословляя жену и детей, я со спокойствием готов кончить, как жил для блага моей родины, которую бог не оставит и которая, конечно, по окончании неправедно начатой с нею войны станет ещё выше в судьбах наций.

В. Корнилов

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ КАПИТАН-ЛЕЙТЕНАНТА А.А. ПОПОВА [28] О СМЕРТИ В.А. КОРНИЛОВА

1854 г.

Накануне знаменитого в военных летописях дня 5 октября я поздно вечером был с докладом у вице-адмирала Корнилова. Озабочиваясь снабжением бесчисленной артиллерии, раскинутой по бастионам и батареям Севастополя, адмирал дал мне несколько наставлений относительно возложенной им на меня обязанности: удовлетворения всех нужд по артиллерийской части; между прочим, он приказал мне на случай недостатка поддонов к гранатам и бомбам заменять их двумя кранцевыми пыжами, стянутыми голландскою ниткою, предварительно испробовав этот способ. Ожидая канонады на другой день, он, прощаясь со мною, сказал: «Завтра будет жаркий день; англичане употребят все средства, чтобы произвести полный эффект; я опасаюсь за большую потерю от непривычки, впрочем, наши молодцы скоро устроятся; без урока же сделать ничего нельзя, а жаль, многие из нас завтра слягут». Когда я напомнил ему приказание государя, чтобы он берёгся, он отвечал: «Не время теперь думать о безопасности; если завтра меня где-нибудь не увидят, то что обо мне подумают».

Опасаясь опоздать к адмиралу в случае его раннего выезда, я до рассвета отправился на 4-й бастион с штабс-капитаном Пестичем, чтобы попробовать гранаты с кранцами. Окончив опыт уже по открытии канонады, я спешил к адмиралу, чтобы застать его дома, но, приехав к нему, уже не нашёл его: с первым выстрелом он поскакал по бастионам. Отправясь опять на 4-й бастион, я долго не мог отыскать его за дымом и встретился с ним по возвращении его с 3-го бастиона, около барок, расположенных за 4-м. Он с улыбкою встретил моё поздравление с началом канонады. Садясь на лошадь, чтобы провожать его, я ему сказал, что уже более часа, как его отыскиваю, и что, вероятно, многие ожидают его распоряжений, а потому и надобно ему возвратиться домой; он согласился на этот довод, внушённый мне естественным беспокойством за его жизнь.

Входя в свой кабинет, он послал за офицером, назначенным курьером к отправлению в Николаев, и, торопливо дописав несколько строк своего письма, которое он обыкновенно писал, вроде журнала, к своей супруге, запечатал его и отдал курьеру; потом сняв с себя золотые часы, доставшиеся ему от его отца, он вручил их этому офицеру с словами: «Передайте, пожалуйста, жене, они должны принадлежать старшему сыну; боюсь, чтобы здесь их не разбить». Наскоро напившись чаю, он хотел ехать на левый фланг, но я опять уговорил его повременить, предложив посмотреть канонаду с террасы дома. Взойдя наверх, он приказал мне спешить всеми мерами к снабжению батарей зарядами и снарядами, прибавив: «Я боюсь, что никаких средств не достанет для такой канонады...»

В двенадцатом часу мичман Скарятин прискакал на Екатерининскую пристань, главное артиллерийское депо, где я тогда находился, и передал мне ужасную весть о ране адмирала, прибавив, что он требует меня к себе. Тотчас же бросившись на катер, я поехал к доковым воротам, откуда, поднявшись к мосту, узнал, что адмирала перенесли в госпиталь. Мгновенно явившись к носилкам, которые были поставлены в одной из комнат госпиталя, я с рыданиями бросился к нему. Узнав меня, он повторял: «Не плачьте, Попов», и старался меня утешить, говоря: «Рана моя не так опасна. Бог милостив, я ещё переживу поражение англичан». Несмотря на усилия перенести боль хладнокровно, страшные мучения от раны заставляли его часто вскрикивать. Подозвав доктора Павловского, он просил его облегчить боль желудка; несколько ложек горячего чая успокоили его; взяв меня обеими руками за голову, он произнёс: «Скажите всем, как приятно умирать, когда совесть спокойна». Потом, повременив, он продолжал: «Благослови, господи, Россию и государя, спаси Севастополь и флот». Через несколько минут вбежал в комнату контр-адмирал Истомин, за которым он также посылал. Успокоив Владимира Алексеевича относительно хода дел на бастионе, Истомин выразил надежду, что рана не смертельна. «Нет, туда, туда, к Михаилу Петровичу» — был его ответ. Попросив благословения Владимира Алексеевича и получив его, Истомин бросился ему на шею и, расплаканный, побежал на бастион. Услышав от докторов приговор немедленной смерти, я спешил предложить Владимиру Алексеевичу причаститься святых тайн, но он отвечал, что уже исполнил долг христианина на перевязочном пункте. Желая напомнить ему перед смертью о его супруге и опасаясь, чтобы вопрос не обнаружил ему последних минут жизни, я спросил его, не хочет ли он, чтобы послать в Николаев курьера к ней, чтобы она приехала. Тотчас поняв настоящую цель моего вопроса, он пожал мне руку и сказал: «Неужели вы меня не знаете, смерть для меня не страшна; я не из тех людей, от которых надо скрывать её. Передайте моё благословение жене и детям. Кланяйтесь князю и скажите генерал-адмиралу, что у меня остаются дети». Доктор Павловский, не решаясь прямо дать ему капли для успокоения желудка, предложил выпить ещё несколько ложек чаю с тем, чтобы с чаем дать ему капли; догадавшись об этом извинительном обмане, он сказал: «Напрасно вы это делаете, доктор; я не ребёнок и не боюсь смерти. Говорите прямо, что надо делать, чтобы провести несколько спокойных минут». Приняв лекарство, он успокоился, благословил меня и как будто задремал; в это время пришёл лейтенант Львов с известием, что английские батареи сбиты, остались только два орудия: я не хотел беспокоить Владимира Алексеевича, но, он, услышав шум за дверью, спросил меня: «Что там такое?» Я рассказал ему; в ответ на это, собрав последние силы, он произнёс «Ура! Ура!», потом забылся,