Крылья земли - [20]

У Суботина была щеточка, которой он приглаживал свои усы, и когда он это делал в полете, Корнев обычно отворачивался, чтобы не глядеть на эту щеточку. Как только взлетели, Суботин достал из кармана свою щеточку. Корнев посмотрел на него — командир, как всегда, был чисто выбрит, сухие его серые глаза холодна и прямо смотрели вперед.

— Петр Васильевич… Вы рискуете поплатиться пилотским свидетельством. Зачеркнуть репутацию многолетней работы, — тихо сказал Корнев.

— Не беспокойтесь, Владимир Николаевич. Как командир, за все отвечать буду я один.

— Я беспокоюсь не за себя. Но нужно ли было запрашивать Селиванова, когда это гвоздь, а не человек? Мы могли бы слетать, а потом итти по маршруту. Может быть, потеря времени будет невелика.

— Я не ждал иного ответа от Селиванова, но скрывать от него тоже нельзя. Во-первых, это не положено, а во-вторых, бесполезно…

Самолет шел уже над лесотундрой. Это был однообразный, сливающийся в красках ландшафт. Бесконечная равнина серозеленого цвета, с отдельно стоящими друг от друга невысокими кедрами, с островками тонких, прямых, как стрелки, берез и невысоким кустарником; иногда, как фасолевое зерно, виднелась овальная песчаная плешь, неизвестно откуда взявшаяся здесь. Все это было изрезано бесчисленной сетью мелких рек, ветвившихся по равнине, как жилы, покрыто свинцовой сыпью мелких озер — каждое не больше лужи… Они не облегчали, а только затрудняли своей бесчисленностью ориентировку. Страшно было заблудиться на такой равнине, бесконечно идущей на сотни километров, одинаково однообразной на все четыре стороны света… На фоне лесотундры даже с высоты в пятьдесят метров, на которой шел самолет, очень трудно заметить человека. Человек видит самолет и машет ему с земли, а с самолета его невидно — то ли кедр заслонил, то ли все сливается у летчиков в глазах при взгляде на эту страну тусклых серозеленых, желтых и синих красок. У заблудившихся уже не осталось спичек, они не могли даже зажечь костер, чтобы дымом привлечь внимание. Поэтому все, кто был в самолете, пристально вглядывались в равнину.

Прошло полчаса, они были в том районе, где надо искать, но за все время не встретили признака жизни. Только один раз внизу вдруг показалась серая цепочка, движущаяся по земле, — это был ненец на оленьей упряжке. Ненцы каким-то сверхъестественным чутьем угадывают дорогу в тундре. Пять оленей были запряжены цугом в одни нарты, — здесь и зимой и летом ездят на полозьях; шестой олень лежал, отдыхая, на нартах, позади ненца. Когда один из упряжки устанет, его, в свою очередь, положат отдыхать на нарты. Ненец тоже заметил самолет и, подняв голову, долго провожал его взглядом.

— К стаду, наверное, едет, — сказал Буров. — У них здесь большие стада колхозные пасутся в тундре.

Наконец на одной из рек они заметили темное пятно.

— Это Орлов, — уверенно сказал Суботин. — Теперь все будет в порядке.

Маленький гидроплан, который звали «шаврушкой», сидел на реке. Летчик встал на крыло и махал большой веткой, показывая в одну и ту же сторону.

— Засеките направление, Владимир Николаевич. Сейчас мы их найдем. Орлов подождет, он еще не долго тут сидит. Я так и знал, что он их нашел, но не смог дальше лететь на своей калоше. Орлов старый летчик, он тут работает вдвое больше меня.

— Это вовсе не калоша, а очень честный самолет, — сказал обиженно Буров. — Калоша это ваш Селиванов, который неделю не может прислать запасных частей.

— Как же, будет он вам спешить посылать части, — ответил ему Костя Строев. — Вы же чужие. Не из нашей организации. У него всегда одни сынки, а другие пасынки.

Вскоре они заметили на равнине движение — это были люди, два человека махали куртками, надетыми на длинные сучья.

— Почему их двое? — спросил Корнев.

— Третий уже не может стоять, болен, — ответил Буров. — С ними была женщина.

Суботин искал площадку. Он ничего не смог найти, кроме песчаной косы около реки, километрах в семи от найденных; коса была неровной ширины, от двадцати до тридцати метров, и длиной метров в триста; и на нее очень трудно было посадить большую машину, но Суботин сумел это сделать. И Корнев, который до сих пор не имел возможности судить о нем как о летчике, потому что еще не видел его в трудном положении, оценил его опытность.

* * *

Семь километров, как им казалось сначала, растянулись на десять. Оставив у самолета Костю Строева, они пошли навстречу путникам.

— Я останусь стеречь машину, я ведь все-таки хозяин техники, — сказал бортмеханик, когда они вышли из самолета на песчаную косу.

— Мед он стеречь остается, а не технику, — неожиданно заявил молчаливый Хохлов.

В самолете среди груза была бочка меду.

— И мед стеречь надо. А вдруг медведь придет?

— Смотри только, чтобы медведь еще спирт не выпил. А то, как известно, медведи пьют и медом закусывают, — сказал Корнев.

Они пошли вчетвером через равнину в направлении, где были замечены люди. Надо было оказать им первую помощь, помочь нести больного. Итти через равнину было трудно; почва только сверху казалась ровной, на самом деле она была вся в кочках, во многих местах заболочена. Повсюду валялся бурелом, полусгнившие сучья; обломанные корни каких-то растений торчали из земли, пробившись сквозь мерзлоту. Каждое лето природа упорно вытягивала из земли мелколесье, низкие кусты и травы, каждую зиму их ломало пургой и заносило глубоким снегом. Проходя по лесотундре, человек быстро выбивается из сил, самая новая обувь начинает разваливаться от сырости и обломанных сучьев, рвущих подметки и кожу. Корнев подумал о том, как шли по этой почве несколько дней заблудившиеся люди, шли со снаряжением, сложенной резиновой лодкой и походной рацией.