Крылья огня - [3]

– Не валяй дурака! Вот уж чего она бы хотела меньше всего! Оливия всю жизнь пряталась от людей. Думаешь, она обрадуется, если по ее дому начнут бродить чужие люди? Особенно сейчас… – Он принялся мерить комнату шагами – высокий, очень красивый и очень мужественный.

– Не тебе решать, – парировал Стивен. Ему больших трудов стоило, глядя на Кормака, не испытывать обиды за то, что не ему дарована такая красота. На войне Стивен оставил половину ступни. И теперь он вынужден ходить с тростью, будь она проклята! Иммерсионное обморожение, так называемая «траншейная стопа», а потом гангрена… Такими ранами не похвастаешь в обществе. Не будет больше долгих прогулок по холмам, не будут тенниса, танцев и поездок верхом! Он, правда, по-прежнему может подавать в крикете, но неуклюже, потому что все время боится потерять равновесие и шлепнуться ничком на траву.

– А по-моему, Кормак прав, – сказала Рейчел. – Трудно представить, что здесь будет музей. Сама Ливия наверняка решила бы, что мы ее предали!

– И о деньгах подумай, – посоветовал Даньел. – Музей нужно содержать в порядке, регулярно ремонтировать, нанимать персонал. Придется брать кредит… Пусть Оливия и прославилась, все же ее трудно назвать богачкой… Я имею в виду – на себя ей, конечно, хватало…

– Зато нам такое вполне по карману, – не сдавался Стивен. – А может быть, музеем заинтересуется Национальный трест [2].

– Без солидного взноса не заинтересуется, – возразил Кормак и остановился у окна, отвернувшись ото всех. – Придется выложить три четверти вашего наследства.

– Что вы такое говорите? Вы что, хотите поделить мебель – буфет мне, пианино тебе, а кто возьмет напольные часы? А дом и парк продать и сделать вид, что Николаса и Оливии никогда и не было, что родственникам – тем, кто остался в живых… все равно?! – Стивен на глазах терял самообладание.

– Музей тебе нужен для тебя самого, а не ради их памяти, – вдруг заметила Сюзанна. – Ты зациклен на увековечивании твоей памяти, а не памяти Оливии! И не делай вид, будто это не так!

– Моей памяти?!

– Да, твоей! Стивен, война изменила тебя – и не в лучшую сторону. Да, я много раз слышала, как ты хвастал на званых ужинах после того, как Оливию «открыли». Ты прямо из себя выходил, стоило кому-то спросить, кто герой ее любовной лирики. Тебе кажется, что ты, ведь ты был ее любимчиком! – В негромком голосе Сюзанны слышалось откровенное злорадство. Стивен был любимцем не только Оливии, но и их матери. Хотя они с Сюзанной близнецы, относились к ним неодинаково.

– Ну и что такого, если стихи написаны обо мне? Я, так же как любой из вас, имею право думать что хочу. Вы просто жадничаете! Вам только деньги нужны, вы стремитесь выжать из наследства все до последнего пенни. Потому-то Оливия и завещала мне права на все свои произведения… Жаль, что она не подумала и о доме!

– Кто из них умер последним? – робко спросила Рейчел, не уверенная в том, что ей на самом деле хочется знать ответ на свой вопрос. – Если Николас, значит, мы сейчас спорим о его, а не ее последней воле.

– Там все одинаково. Оливия и Николас все завещали друг другу, а если ни один из них не переживет другого, то стихи – Стивену, а дом четверым оставшимся в живых наследникам в совместную собственность, – ответил Кормак, обернувшись. Говорил он ровным тоном, ничем не выдавая обиды – его в число наследников не включили.

– Не хочется даже представлять, как по Тревельян-Холлу будут бродить туристы, – сказала Сюзанна, – а потом выйдут в парк и будут поедать пироги, пить сидр и любоваться морем… – Ее передернуло. – Ужас!

– Еще ужаснее, если поместье придет в запустение, – возразил Стивен. – Не забывайте, она – известная английская поэтесса!

– Когда ты в последний раз был в Стратфорде? Или в доме Вордсворта в Грасмире? – спросила Рейчел. – Там сплошная пустота, плесень! Не дома-музеи, а карикатуры. Они похожи на мумифицированные трупы; их выставляют на обозрение вульгарной толпе. Не хочу, чтобы Тревельян-Холл искусственно поддерживали, как восковую фигуру, в которой нет никакого проку, не хочу видеть, как он разрушается… Нет, мы должны покончить с ним.

– А может быть, не я, а ты сейчас думаешь о себе? – язвительно поинтересовался Стивен. – Боишься, как бы туристы, которые будут здесь бродить, не выведали твои тайны?

Рейчел смерила его холодным взглядом:

– На что ты намекаешь?

– На то, что у каждого из нас есть личная жизнь и когда-нибудь в ней начнут рыться биографы, предавая все огласке якобы во имя науки, желая больше узнать об Оливии, о том, как она жила, кем были ее родные – то есть мы все – и, самое главное, как она стала поэтом.

– Ужас какой! – воскликнул Даньел, думая о скелетах в шкафу своего семейства, которые конечно же там припрятаны, как и в других ирландских семьях. Он не хотел бы, чтобы их извлекли на всеобщее обозрение…

– За все надо платить, и за славу тоже, – хмыкнула Сюзанна, и ее красивое лицо слегка скривилось. – Вот еще более веская причина похоронить эту идею! Дом надо продать! Все равно никто из нас не собирался здесь жить. И Оливия это знала. Она наверняка оставила бы подробные распоряжения, если бы хотела устроить в Тревельян-Холле свой музей. Но ведь она этого не сделала.