Крылья и цепи - [140]

— Не узнаете?

В человеке, который в течение двух дней был для него загадкой, Дмитрий узнал Василия Петровича, бывшего прокурора района, где он четыре года назад работал следователем.

— Василий Петрович!.. — обрадованно произнес Шадрин с порога. — Вот уж не ожидал!..

Иванов вышел из-за стола и крепко пожал руку Шадрина.

— Долго я вас, дружище, искал. А вы и не изменились. Ни седины, ни лысины.

— Да вроде бы рано.

Иванов показал на кресло, стоявшее у стола:

— Садитесь.

Шадрин сел. Кабинет Иванова просторный — ничего лишнего. Все подчинено деловому ритму, который с годами вырабатывается в высоких государственных учреждениях.

— Наверное, и не догадываетесь, зачем пригласил вас?

— Пока не догадываюсь.

— Хочу предложить вам вернуться на юридическую работу.

— Если разговор пойдет о прокуратуре, то, пожалуй…

— Что, «пожалуй»?

— До тех пор, пока в городской прокуратуре Богданов, мне…

— Богданов?.. — Иванов скатал бумажный шарик и бросил его в корзину. — Его уже там нет.

— Где же он?

— Недавно проводили на заслуженный отдых. По возрасту. Но не о нем разговор. Перейдем к своим делам. Я пригласил вас, чтобы предложить вам работу в Комиссии законодательных предположений в аппарате Президиума Верховного Совета.

— В Президиуме?.. — Шадрин растерянно пожал плечами. — Уж больно высоко. И так неожиданно…

— Вначале расскажите о себе. После нашей последней встречи и последнего разговора прошло почти четыре года. За это время столько воды утекло.

И Шадрин начал рассказывать о том, что было с ним за последние четыре года. Не умолчал он и о партийном выговоре, полученном за скандал в ресторане «Савой».

— Знаю и об этом, — сдержанно улыбнувшись, вставил в рассказ Шадрина Василий Петрович. — Но на этот скандал, как мне известно, вас спровоцировали два закордонных хлюста, которых с позором выдворили из нашей страны.

— Вы и об этом знаете? — удивился Шадрин.

— Прежде чем приглашать вас на работу в наше учреждение, я обязан знать о вас все и даже чуть-чуть больше, — многозначительно проговорил Иванов. — В школе вы себя показали блестяще. В гороно вами не нахвалятся. Только смею вас огорчить: логику и психологию из программы средней школы с будущего учебного года снимают.

— Как снимают?.. Почему снимают?!. — В вопросе Шадрина прозвучала тревога.

— Так решено Министерством просвещения и Совмином. Об этом долгий рассказ. Посчитали, что предметы эти слишком серьезны для подростков. Они будут изучать эти науки в вузах.

— Да… — вздохнул Шадрин. — А в гороно об этом помалкивают.

— Пока они об этом не знают. — Иванов подошел к окну и закрыл створку. — Помните определение права?

— Если по Марксу и Ленину, то, пожалуй, врубилось на всю жизнь.

— А именно, если не подводит память? — Иванов, словно прицеливаясь, выжидательно смотрел на Шадрина: — Помните или забыли?

— Воля господствующего класса, возведенная в закон, — четко ответил Шадрин. — Когда-то эту формулировку мы запоминали, как таблицу умножения.

— Мудрее и короче не скажешь. Теперь-то хоть вчерне вырисовывается контур для референта Комиссии законодательных предположений?

— Только вчерне.

— А в деталях — всему свой черед. — Иванов закурил и предложил папиросу Шадрину. — Не приходилось ли вам, Дмитрий Георгиевич, в последние годы слышать в народе ропот на закон, по которому за мешок ржи…

— Да… — неопределенно протянул Шадрин. — Закон уже не отвечает духу времени.

В свое время, когда в этом мешке ржи было спасение народа, который впрягался в плуг и пахал землю, чтобы накормить солдата на фронте, в этом законе отражался и дух народа, и суровость времени, когда судьба страны стояла на кону. Теперь этот закон изжил себя. — Иванов хотел и дальше развивать свою мысль, но, видя, что Шадрин понимает его, остановился на полуслове… — Я думаю, мы понимаем друг друга. Голова у вас светлая, выросли вы не на маменькиных пышках, не на пуховиках, а в трудовой семье и знаете, почем фунт лиха. Сейчас мы увеличиваем штаты Комиссии. Нам нужны люди, которые знают жизнь, те, что прошли войну. Вот я и вспомнил о вас. И нашел вас.

Шадрин колебался:

— Для меня это, Василий Петрович, настолько неожиданно, что… А потом, у меня же школа… Ко всему прочему я командир дружины.

— Я в курсе дела. Здесь вы нужней. О вас я говорил с председателем Комиссии. — Иванов посмотрел на часы. — Жаль, что его только что вызвало руководство. Вот вам анкета. Заполните ее дома и сдайте в бюро пропусков на мое имя.

— И все-таки я должен подумать, — нерешительно сказал Шадрин. — Да и боюсь: справлюсь ли?

— Я не пригласил бы вас, если бы не был уверен — справитесь вы или не справитесь. На раздумья даю вам неделю. — И, о чем-то подумав, сказал: — Какая у вас зарплата в школе?

— Тысяча двести рублей.

— Для семейного человека не густо. У нас на первый случай будете получать тысячу восемьсот. Но это на первый случай. Думайте и решайте. Где ваш пропуск?

Иванов отметил пропуск и проводил Дмитрия до двери. На прощание сказал:

— Знайте: у меня к вам большое доверие. А это нужно ценить.

— Спасибо, Василий Петрович.

— Не забудьте приложить к анкете копию диплома, характеристику и автобиографию.