Крылья - [4]

— Это каждый дурак может — с настоящими мастерами модели строить, да еще на заводе. А у нас клей поставить негде.

Незаметно разгоралось негласное соревнование между школами.

— Волкомеров тебе, Шурка, модель показывал? — спрашивал Толя Бурченко из Чеховской школы у приятеля.

— Не-е, этот на покажет, он все прячет, боится, мы у него премию перебьем.

— Вот дурак! А на знаешь, в Пушкинской готовятся ребята?

— Ага. У них этот Генка Стрижов, ох и здорово делает модели! Знаешь, у него есть, говорят, одна модель автожира.

— Врешь?

— Частное пионерское!

— Ты видел?

— Нет, он не показывает. Мне Филька говорил, что они хотят нас подковать.

— Слабо им.

— У них народу больше.

— А у нас зато шефы помогают. А народу и мы сколько хочешь наберем.

Чеховцы храбрились, но к вестям о Пушкинской прислушивались с тревогой.

Моделисты Пушкинской школы, поглядывая из окон на зеленое здание чеховцев, не раз втихомолку вздыхали, и вновь и вновь подсылали разведчиков к чеховцам пронюхать, что новенького на их горизонте.

Модели в комнате Гены множились так быстро, точно каждая оставленная на ночь модель выпускала из себя почки — новые модели, но по данным разведчиков — ни одна из них не была чем-то новым по сравнению с моделями Чеховской школы. Наоборот — двигатели были хуже и кроющая поверхность не обладала особой прочностью.

— А у вас из чего покрышки? — как будто невзначай спрашивала Жеська у чеховки, стоя с нею у водопроводной колонки в очереди за водой.

— Из всего.

— О-о? — недоверчиво тянула Жеська.

— Вот тебе и «о-о-о»! У нас даже из шелка которые модели есть.

— А у кого самая лучшая?

— А не знаю. Говорят, в Коськиной бригаде здорово хорошая.

В Коськинской бригаде? Надо к Коське на разведку. Только Жеська с ним не очень в ладах: прошлой зимой на школьной лыжной вылазке Костя кувыркнулся с горы и с’ехал вниз, лежа на боку. Костя был в этом не первый и не последний. Многие ребята послушали тогда «земляных часов», но Костя по дороге хотел что-то крикнуть, да так открытым ртом и шмякнулся в снег. Наелся снега, вдосталь. Где бы Жеське просто посмеяться, так она не вытерпела: широко расставив руки, лихо снеслась по лыжнице вниз, ловко повернула лыжи и заорала, сложив ладони рупором:

«Коська — котенок,

Дохлый поросенок,

С горы покатился,

Снегом подавился».

Маленько поддал он ей потом в бок кулаком, а кличка все-равно к нему так я присохла: Коська — дохлый поросенок.

Ясно, что ни о каких моделях говорить теперь он с ней не будет. Как же быть? Жеськина фантазия, обычно такая изобретательная, ничего не могла ей подсказать. И, пожалуй, — просыпалась бы Пушкинская школа на состязаниях, если бы не подвернулся кстати праздник 23 февраля — годовщины Красной армии.

Жеськина фамилия была нарисована синей с желтым краской в школьной стенгазете «Мы — смена» прямо под заголовком: «Наша делегация в подшефную часть связи»…

С Жеськой было в делегации еще 12 ребят, но никто из них не шел с такой ясно выраженной жадностью и четким намерением, как Жеськса.

В казарму забрались чуть не сразу после парада. Осмотрели выставку, постели, тумбочки, учебные комнаты, всевозможные военные уголки, снаряды, диаграммы, макеты. Перешли в клуб, где должно было проходить торжественное заседание.

Ребята расселись с фасоном — в первом ряду. Только Жеська, повертевшись на стуле, с независимым видом встала и прошла в седьмой ряд, где сидел с делегатами-рабочими завода «Кедропром» политрук. С ним у Жеськи была дружба давняя и неразрывная.

— Ну, корешок, как дела?.

Зубы у политрука большие, он ими умеет здорово щелкать, как волк, а когда смеется — кажется, что у него во рту не три десятка зубов, а целые сотни их.

— Дела большие, Сережа.

— Ну-у?! В мировом масштабе?

— Нет, не смейся, правда — большие:.

И сразу, как будто в холодную воду башкой:

— Помоги нам модель построить!

— Во! — развел руками политрук, — сейчас?

— Сережа же! — досадливо дернула его за рукав Жеся, — я же тебе серьезно говорю.

— Летать, что ли захотела?

— Да нет же: к состязаниям.

— А-а, ладно, идет. Слушай только пока, вон командир начинает доклад.

Вот тут и завязался тот самый узел, который через несколько месяцев пришлось развязывать двум школам несусветной дракой.

В глубочайшей тайне, с соблюдением всех правил конспирации строилась в красном уголке части связи модель. Жеськина бригада, несмотря ни какую погоду, ходила через весь город в, казарму и просиживала там часа три под-ряд.

В первый же день Жеся предупредила:

— Никому ни слова. Ни чеховцам, ни нашим. Проговоритесь — мало того, что намнем бока по первое число, а еще из бригады выгоним.

И вот, модель готова.

С величайшими предосторожностями переносится она из казармы в школу и водружается на специальной подставке в уголке ОСО. Она кажется большой, прекрасной белокрылой птицей, гордо опустившейся на землю. К модели устремляется поток зрителей — все группы, всех трех смен целыми днями толкутся у модели. На ней золотыми и красными буквами выведено:

«Имени 23 февраля».

Модель вот-вот взмоет со своей подставки и унесется под потолок — чтобы парить, парить без конца, плавно, чуть склоняясь то на одно крыло, то на другое.