Крылья - [2]

И при мысли о том, как стал бы ее защищать папа, как, обняв, загородил бы большущими руками от материных кулачищ, Жеська расплакалась до боли в горле.

Только в одной из четырех квартир дома, жалобы завшколой нашли иной отклик. Слесарь, дядя Володя, выслушав замечание завшколой, серьезно сказал:

— Конечно, это безобразие — такая драка. Но особенно страшного тут ничего нет, ребята — всегда ребята.

— Ну, знаете, дорогой товарищ, если мы так все будем рассуждать, — нам придется вести занятия под открытым небом: через 2–3 дня в школе не останется ни окон, ни дверей, ни стен, ни крыши.

— Так-то оно так, да уж больно нескладно наши ребята живут: ни клуба у них, ни библиотеки. А ведь занять время чем-то нужно.

— Это уж дело родителей, школа не имеет возможности предоставить им еще и внешкольные занятия.

— Как же дело родителей? — не сдавался дядя Володя. — Мы, конечно, поможем, кто чем, а ведь помещения-то у нас самих нет. По-моему, школа что-то должна придумать.

— Придумывать мы ничего не можем, у нас для этого денег нет, а вот вас убедительно будем просить заняться ребятами. А то гороно потребует их выставите.

— Ну, что ж, займемся, — примирительно заметил дядя. Володя, — только это не выход. Надо что-то еще придумывать.

И пошел.

Кешка встретил его на улице. Как ни в чем не бывало, обнялись отец с сыном и так в обнимку вошли в квартиру.

— Ну, выкладывай, — улыбнулся дядя Володя, ставя на примус кастрюлю с супом.

— Что выкладывать?

— А ты не финти, выкладывай. Что это за драка вчера была?

— А ты откуда знаешь?.

— На-вот! Повестку-то сам мне вчера принес или нет?

— Это тебя, значит, из-за драки звали?

— Да уж не для стрижки-брижки. Выкладывай, выкладывай, не замазывай давай.

— Пап, давай лучше пообедаем сначала, а?

— А потом?

— Ну, а потом расскажу. Есть охота.

— Ну, есть, так есть. Мне не к спеху.

Еще не успели отец с сыном поесть, как из-за стены раздался отчаянный вскрик Пани.

— Во, опять лупит. Нет, придется мне все-таки зайти в гороно. Забьет парнишку, — вполголоса сказал дядя Володя, прислушиваясь.

— Это, небось, они его тоже за драку — догадался Кешка.

— Вот и тебя бы следовало, — серьезно произнес отец, но Кешка поймал в морщинках около его глаз ласковую улыбку.

— Ну, побей! — засмеялся сын, — ведь не побьешь.

— Подразнись вот, надеру за мое почтение. Кто драку затеял? Ты, небось?

— Это не драка. Это — битва была..

— Не в лоб, так по лбу — не все равно? Битва, так битва. Какая же?

— Бандар-логов.

— Ко-го? — вытаращил глаза дядя Володя.

— Бандар-логов. Да ведь обезьяны это, какой ты беспамятный! Помнишь — у Жеськи книга была «Маугли»? Ну, вот оттуда.

— Почему же бандар-логи? Уж драться, так дрались бы белые с красными что ли, или бы уж красные с фашистами.

— Не-е-т, никак нельзя было. Ты же понимаешь — красные никогда сами не нападают, им же нельзя. А «чеховцев» налупить надо было обязательно. Ну, вот — Красной армии это нельзя, а бандар-логам можно. Вот и наддали.

Дядя Володя громко хохотал и даже забыл о чайнике. Тот тарахтел в нетерпении крышкой, шумно плевал на горелку, горелка шипела, посвистывала и смешно чирикала,

— Кто ж это надумал, бандар-логов этих?

— Кто? Конечно — Жеська.

— Молодец девка, ей-богу, молодец. А здорово наложили?

— Ого! — Кешка в восторге хлопнул себя по коленям и, вновь переживая радость буйной драки, блестя большущими глазами, весь в движении, улыбках, сгибаясь чуть не до полу от хохота, до позднего вечера описывал отцу подробности великой битвы.

* * *

А зачинщица этой битвы, уткнувшие головой в подушку, плакала самыми горькими слезами от обиды, боли, от жестокости большого, взрослого человека, от побоев матери. Мать за ширмой слышала, как давится слезами Жеська, как шепчет что-то, бормочет под подушкой, слышала ее тяжелые, сдавленные рыдания, и горячие слезы раскаяния за побои тихо падали на подушку. В сущности, она не была жестокой, бессердечной женщиной и по-своему любила Жеську. Но ее выводили из терпения бесконечные жеськины проказы, жалобы на них соседей, драки дочки с ребятами. А потолковать, попытаться лаской утихомирить буйный нрав слишком подвижной, живой и впечатлительной девочки она не пыталась. Да ей и на ум не приходило, что Жеся может томиться по ее ласке.

Совсем поздно, когда Жестка, вконец измученная слезами, крепко уснула, мать опустилась на колени у ее постели и, прижавшись щекой к длинным сухопарым ногам девочки, долго плакала, шепча:

— Бедная ты моя девчурка, безрадостное я тебе детство создала. Простишь ли ты меня?

Но вождю бандар-логов, гораздо нужней были эти слова днем.

Белокрылая птица

Авиомодельные состязания в городе должны были состояться летом. Но подготовку к ним Осоавиахим начал в школах чуть ли не с осени.

Первой заговорила Пушкинская школа. В ней учился Гена Стрижов, у которого были лучшие в городе модели самолетов. Правда, многие из них не могли даже с места двинуться, но крайосоавиахим как-то узнал про эти модели и пригласил еще в прошлом году Гену к инструктору моделизма.

Завшколой вызвал Гену на перемене в учительскую:

— Звонили из крайосо? Тебе придется сходить туда.

— Зачем? — удивился Гена.