Крылья для землянки - [59]

— Можно попить? — слабым голосом попросила она, с трудом открыв глаза, и он помог ей сделать несколько глотков воды через трубочку: она лежала на животе, и так ей предстояло лежать еще много дней.

— Как ты себя чувствуешь? — очень тихо спросил Виер, борясь с желанием погладить по голове.

— Нормально. У меня ничего не болит, — прошептала она и закрыла глаза.

— И не должно. Ты под обезболивающим, еще сутки, — объяснил он. — Операция прошла хорошо, ты в порядке.

— Спасибо, — улыбнулась она.

С тех пор он заходил к ней каждый день — дважды, трижды. Даже когда была не его смена, даже в выходные. Виер сам понимал, что это уже ни на что не похоже, и ее пре-сезар косился на него с недоумением, хотя пока ничего не говорил. Но главное, что Марии эти визиты очень нравились, и она каждый раз спрашивала, когда он придет снова. Они говорили обо всем на свете — о книгах, которые она переводила, о его операциях и пациентах, о земных и горианских обычаях и различиях между ними.

Через неделю он начал чувствовать, что эти разговоры с землянкой составляют центр его вселенной, а все остальное менее важно. Работая, он не мог дождаться того момента, когда сможет снова сидеть рядом с ней, держать ее за руку, подавать ей воду, кормить маленькими кусочками фруктов и печенья, или супом с ложечки и снова разговаривать, разговаривать — обо всем, смеяться ее шуткам, веселить ее своими.

Все было просто прекрасно, пока однажды одна из медсестер смущенно не остановила его у входа в палату Марии:

— Доктор, простите, пациентка просила ее не беспокоить.

— В каком смысле?

Виер изумленно уставился на медсестру так, словно у нее на голове выросли рога. Она была новенькой, и он даже не помнил, как ее зовут, но даже для новичка она проявила неслыханную дерзость — не пускать врача в палату к пациенту. Это не объяснялось даже неопытностью.

— Я ее лечащий врач, — сказал он, больше даже развеселившись от глупости медсестры, чем рассердившись.

— Больше нет, — помотала головой девушка. — Дело в том, что ваша пациентка час назад обратилась к эсте эс-Арте с просьбой поменять врача и просила передать вам… вот.

В руках у медсестры дрожал листочек бумаги — записка? Сердце Виера пропустило удар. Он не мог даже представить, что могло послужить такой внезапной перемене настроения Марии и обращению к главному врачу, разве что она вдруг помешалась. Он взял записку из рук медсестры, прочитал и ничего не понял. Пришлось перечитать снова: «Как ты мог сделать такую гадость? Ты не тот человек, за которого я тебя принимала».

Ошеломленный, Виер направился к своему пре-сезару, чтобы получить разрешение поговорить с девушкой. Он все еще чувствовал себя так, словно его огрели лопатой по голове и был уверен, что произошло недоразумение, но его начальник встретил его таким взглядом, что стало не по себе.

— Закрой дверь, — негромко сказал Цельцис эс-Арте, едва Виер пересек порог его кабинета. — Садись.

А потом весь мир Виера раскололся на «до» и «после», когда эс-Арте протянул ему коммуникатор с газетной статьей — мерзейшей и самой жестокой из всех, какие он когда-либо читал. Написанной со ссылкой на него.

— Я этого им не рассказывал, — прохрипел он, когда дочитывал заметку.

— Надеюсь на это, потому что сомневаюсь, что такой неэтичный поступок был бы совместим с работой в этой клинике, — холодным, неприятным голосом отчеканил его шеф. — Будь добр, подними глаза. Надеюсь, ты с пониманием отнесешься к сканированию.

Лиска.

По мере того, как ее шок проходил, она смогла хотя бы немного осмыслить все события, произошедшие за последние минуты. И постепенно начала чувствовать землю под ногами. Ноги несли ее вперед, по садовой тропинке, правая рука крепко держалась за руку Немема, взгляд пусто смотрел по сторонам. О том, как она ударила Мешшеха, вспоминать не хотелось, но пришлось.

Лиска не могла поверить, что сделала такое — она в жизни никого никогда не била, если не считать времен детского сада. Все, что она знала о пощечинах, ограничивалось разными сценами в кино, и никак не входило в ее личный опыт. Ни один мужчина прежде не доводил ее до такого бешенства, как средний сын Дейке, но это вряд ли могло служить оправданием. По лицам Дейке и Немема, прибежавшим в гостиную на ее крики, Лиска поняла, что совершила серьезный проступок. Многие традиции горианцев упирались в контроль над эмоциями — повышать голос было крайне невежливо, а распускать руки — просто недопустимо.

— Отец, твоя невеста позволила себе меня ударить. Я прошу у тебя пре-сезариат, — процедил Мешшех прежде, чем Лиска могла бы объясниться. В его голосе слышались нотки ярости, и она инстинктивно шарахнулась туда, где стоял ее жених и Немем. Просит пре-сезариат? Он что, сумасшедший?

— Так, одну секунду, — рявкнул сыну Дейке, посмотрев в ее заплаканное лицо. Он положил ладони на ее плечи и заглянул в глаза.

Рывок увода — и тут же рядом никого, только они вдвоем в пустой гостиной.

— Дейке, я не хотела, — выдохнула Лиска, громко всхлипывая.

— Маленькая, я сканирую, пожалуйста, не мешай, — отрывисто бросил он в ответ. Его лоб прорезали две вертикальные морщинки. На пару минут воцарилась тишина, а потом Дейке наклонил голову: