Крылов - [2]
Всякий порыв, всякое стремление и сомнение, пытливое странствие духа противны умеренному и спокойному человеку, оседлому жителю жизни. Не стремитесь «поверить быль с молвой», не спешите в даль, вспомните судьбу бедного голубка, который покинул родную землю и родного брата, – живите дома. И дома будьте домовиты, хозяйственны, заботливы, не отдавайтесь легкомысленно песням: иначе вас осмеет и покарает жестокая добродетель муравья.
Мировоззрение среднего человека окрашено несимпатичной краской житейского пессимизма – ее же принимает и баснописец. Идите по жизни с оглядкой, с опаской, не доверяйте людям. Берегитесь друга: он либо хитер, либо глуп – лиса или медведь. И вообще, человеческая дружба устойчива только до первой кости, как вечный мир заключается до первой ссоры. Когда вас хвалят, то это корыстно, как взаимные похвалы кукушки и петуха, как лесть коварной лисицы; если вы поверите чужому одобрению, вы потеряете свой кусок хлеба, свой кусок сыру. Недаром лучший и наиболее художественный образ, какой написал Крылов в галерее своих людей-животных, – это лиса в ее многообразной роли. Не верьте, чтобы она когда-нибудь отрешилась от своей хитрости; дайте вору хоть миллион, он воровать не перестанет. Да чего и ждать от такой действительности, где приходится терпеть обиды от осла, где одобряют ослы ослово красно-хитро-сплетенно слово, где паук норовит заткать солнце орлу?..
Слишком хорошее знание жизни с ее опасностями, которые требуют быть настороже, не исключает, впрочем, у баснописца критического отношения к тому, что в ней могуче, властно и богато, не уничтожает искреннего и смелого демократизма; порою, эпизодично, раздается даже протест против лежачести камня, против стоячей воды пруда. Крылов знает, что «есть и в браминах лицемеры»; он делает упреки и дает советы самой силе. В басне «Пестрые овцы» он показал, как царственный лев умеет оставаться в стороне, а молва считает злодеями только его исполнителей-волков. Все эти с червонцами мешки, воеводы и судьи, умные умом своих секретарей, все эти осиновые чурбаны в роли царей, аристократы-гуси и волки, пасущие овец, – никто из них не ускользает от насмешки баснописца. И он видит и ценит не только нарядные листы, но слышит и голос корней, подземную работу скромных и темных кормильцев.
И все же Загорецкий поступил бы напрасно, если бы, назначенный цензором, он, по своему обещанию, налег на басни, «смерть свою». «Насмешки вечные над львами, над орлами» в сущности не страшны. Сатирик сам никогда не бывает чужд предмету своей сатиры. А сатирик-баснописец особенно добродушен, и уж ни в каком случае он не радикален, не опасен. Басни мог бы сочинять и Молчалин. Их пишет человек спокойный. Трудно представить себе баснописца не стариком; сам Крылов выступил в этой роли уже на пятом десятке. Басни пишет человек довольный и примиренный – он подобрал как будто все ключи к жизни и уверенно побрякивает их связкой.
Но удовлетворенность баснописца, его ленивое благодушие, не есть то просветленное благоволение к жизни, та высшая мудрость, которая побуждает жить с миром в мире, принять и благословить его: нет, Крылов доволен потому, что он не требователен. Зато сам он не удовлетворяет чужим требованиям, когда они идут за пределы житейской практичности, неподражаемой формы и пленительного юмора.
«В представлении русского читателя имена Фета, Майкова и Полонского обыкновенно сливаются в одну поэтическую триаду. И сами участники ее сознавали свое внутреннее родство…».
«Когда-то на смуглом лице юноши Лермонтова Тургенев прочел «зловещее и трагическое, сумрачную и недобрую силу, задумчивую презрительность и страсть». С таким выражением лица поэт и отошел в вечность; другого облика он и не запечатлел в памяти современников и потомства. Между тем внутреннее движение его творчества показывает, что, если бы ему не суждено было умереть так рано, его молодые черты, наверное, стали бы мягче и в них отразились бы тишина и благоволение просветленной души. Ведь перед нами – только драгоценный человеческий осколок, незаконченная жизнь и незаконченная поэзия, какая-то блестящая, но безжалостно укороченная и надорванная психическая нить.
«Сам Щедрин не завещал себя новым поколениям. Он так об этом говорит: „писания мои до такой степени проникнуты современностью, так плотно прилаживаются к ней, что ежели и можно думать, что они будут иметь какую-нибудь ценность в будущем, то именно и единственно как иллюстрация этой современности“…».
«Наиболее поразительной и печальной особенностью Горького является то, что он, этот проповедник свободы и природы, этот – в качестве рассказчика – высокомерный отрицатель культуры, сам, однако, в творчестве своем далеко уклоняется от живой непосредственности, наивной силы и красоты. Ни у кого из писателей так не душно, как у этого любителя воздуха. Ни у кого из писателей так не тесно, как у этого изобразителя просторов и ширей. Дыхание Волги, которое должно бы слышаться на его страницах и освежать их вольной мощью своею, на самом деле заглушено тем резонерством и умышленностью, которые на первых же шагах извратили его перо, посулившее было свежесть и безыскусственность описаний.
«Известно, что Писемский ведет свое духовное происхождение от Гоголя: „Мертвые души“ и „Тысяча душ“ объединены не только сходством заглавия, но и внутренними особенностями литературной манеры. И здесь, и там – картины быта, яркость жанра, сатирические приемы, физиология русской общественности. Калинович соблазнам богатства подпал не в меньшей степени, чем самозваный помещик Чичиков, владелец мертвого. Правда, Калиновича автор потом возродил, сделал его, в должности вице-губернатора, энергичным искоренителем зла, но и тогда не освободил его от сухости сердца, не говоря уже о том, что обновление героя оказалось так же неубедительно и неудачно, как и попытка Гоголя нарисовать положительные образы…».
«На горизонте русской литературы тихо горит чистая звезда Бориса Зайцева. У нее есть свой особый, с другими не сливающийся свет, и от нее идет много благородных утешений. Зайцев нежен и хрупок, но в то же время не сходит с реалистической почвы, ни о чем не стесняется говорить, все называет по имени; он часто приникает к земле, к низменности, – однако сам остается не запятнан, как солнечный луч…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Комментарий к романам, вошедшим в 9 том "Двенадцатитомного собрания сочинений Жюля Верна".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.