Крыло - [5]

Как только истина живет.

Я чувствую ее начало,

Ее едва приметный взмах

А я мелькание в глазах

Всегда за скорость принимала…

* * *

Меняю дом на дым.

О ты, дымок свободы!

Идут по горизонту пароходы,

И море Черное мне кажется седым.

Меняю дом на дым.

* * *

Эти голые стволы

То лиловы, то белы,

То пунцовы, то черны

И с лица, и со спины

Здесь давно пожухли травы,

Все пороша замела

И так царственно корявы

Эти голые тела.

* * *

Я повторяю, сердце остужая:

<Здесь дом чужой и улица чужая,

Чужое море под чужой горой,

И юноша — совсем не мой герой…>

И пыл его, и щедрость — все насмарку,

Я ухожу, едва пригубив чарку.

Иду одна по ветреному пляжу.

Босой ногой босую гальку глажу.

И в пятый раз, а может быть, в двадцатый

Твержу я тост его витиеватый.

* * *

Ей-то что, она ведь птица.

Ей бы к ветру прислониться.

А куда мне прислониться,

Чтоб не злить и чтоб не злиться,

Чтобы быть и вправду дома,

Чтобы дерево у дома,

Чтобы радость в каждой жилке,

Чтобы стало тихо, тихо?

* * *

Сначала доброй я была,

Потом я злой была

Потом сгорела я дотла

И все-таки смеюсь.

Как прошлогодняя трава,

И не жива И не мертва.

И не жива и не мертва,

А все же зелена

И что мне до чужой весны?

Но снятся праздничные сны.

И страхи больше не страшны,

И я опять смеюсь.

* * *

Так, перечеркивая скуку,

Шел снег в белесой пустоте,

И дуб сидел, откинув руку,

Как в кресле мраморном Вольтер,

И были мысли злы и гулки,

И палец старческий дрожал,

И наши нервные фигурки

Он презирал

и обожал.

* * *

Идет усталый и немодный,

Идет вдоль берега реки,

О, Человек, о, сгусток моря,

О, море, взятое в тиски

О, сверхвысокие давленья!

В пределах узеньких одежд

Живут прибои и сомненья,

И бесконечность, и мятеж.

И держат тоненькие нервы

Их натиск черный и отвесный.

Его гнетет несоразмерность,

И грустно от несоответствий.

* * *

Ах, риск —

Рискнуть,

Как диск

Метнуть.

Лишь голова

Закружится

И холодком обдаст чуть-чуть.

И все

На свете

Сбудется,

Грите

Наш лес и дол — Московский парк Победы —

Вмещает наши радости и беды

И отражает в четырех прудах.

Отполоскав и отбелив на диво,

Так что и горе выглядит красиво.

Как парус на скрестившихся ветрах.

Деревья наклоняются друг к другу,

И все дорожки движутся по кругу,

На поворотах гравием шурша.

Мы жизнь свою на них перемотаем

И вечера в прогулках скоротаем.

И тополем взойдет моя душа.

* * *

Вот дерево жизни моей

С пучком безобразных корней,

С неловким наклоном ствола

И горестной жаждой крыла.

На дереве жизни моей

Следы отболевших ветвей,

И память его коротка,

Как эти четыре сучка.

ЛЕНИНИГРАД

Как ты омыт, как ты приподнят

На серой медленной волне.

Твои мосты летят, как сходни.

Два сфинкса дремлют на корме.

А мы в каютах, как в квартирах.

Мы чаек возле окон кормим.

Читаем яркий <Атлас мира>,

Шестое наше чувство — море.

НА ОТКРЫТИЕ ПАМЯТНИКА ЗАЩИТНИКАМ ЛЕНИНГРАДА

Герои-солдаты, герои-солдатки,

Вы насмерть стояли у Средней Рогатки.

У Средней Рогатки. Ни шагу назад.

Вам в спину морозно дышал Ленинград.

Морозно, могильно и непобежденно.

Он каждому здесь доверял поименно.

О, светлая память, седая печаль!

О, женские руки, варившие сталь!

И детское плечико — тоже подмога.

Как смотрит минувшее — гордо и строго.

Герои, врага обратившие вспять.

Склонитесь, знамена, и взвейтесь опять.

Склонитесь и взвейтесь над городом славы,

С Московской заставы до Невской заставы,

Багровым пунктиром кольцо описав.

Сердца ленинградцев — особенный сплав.

Мы правы, мы живы, и солнце в зените,

И павшие — рядом в суровом граните.

* * *

О вьючное слово — верблюдик-двугорбый.

Мыснова, мы снова

В Сахаре и в Гоби.

Все дальше, все тише,

Ни вскрика, ни всплеска.

Ты высказать тщишься

Наивно и дерзко

От века доныне

В безумном терпенье —

Такую пустыню,

Такое смятенье!

* * *

Мы дети параллельных линий,

Домов, что выстроились в ряд.

И лишь туда идут машины,

Куда им палочкой велят.

А мы течем все вдоль да сбоку.

Течем гуськом, наверняка,

Как чудом вдетая в иголку

Иссиня-черная река.

Над нами трубы, трубы, трубы,

Взамен оркестров и знамен.

Их силуэты четки, грубы,

Их дух, их дым не покорен.

Над городом, как вне планеты,

Наотмашь зачеркнув закат.

Дымы восходят, как поэты,

Медлительно и невпопад.

* * *

Работа кончилась к пяти,

Как раз к пяти и небо смерклось,

И вдруг наметились пути.

Как будто мелом на примерке.

Едва нащупывая связь,

Стою, цепляясь за перила.

Зима ли просто началась,

Или прозренье наступило?

* * *

Нет, это все не то, не то.

Не удалось. Прости.

Линяет праздник шапито,

Стареет травести.

Пацанка, пеночка, Гаврош,

Старуха, бойкий чиж.

И дома радости на грош,

Куда ж ты так спешишь?

Верхом на палочке, верхом.

Быстрей, папье-маше!

Зачем стращать меня грехом?

Ведь он мне по душе.

Он впору мне, он мне как раз,

Как джинсы и седло.

Ах, я забыла, что у нас

И по ночам светло.

* * *

Прошвырнусь-ка я, тоску свою

Развею,

Эх, под зонтиком японским

По Бродвею…

По Бродвею, по проспекту,

По шоссейке.

Посижу, па свежеетруганной

Скамейке,

Повздыхаю, повдыхаю

Ароматы

И вернусь в неграновитые

Палаты.

Ни пылиночки на темной

Полировке.

Все как следует у божьей

У коровки:

Юбка-клеш в цветной горох

По моде,

Детки на небе и лето

На исходе.

123

ИДИЛЛИЯ

Ходят, спины коленом,

воронихи.

Кто осмелится сказать им —

старухи

Каждой от роду

не более века,

Комарова —

их сосновая Мекка.

На кладбище

вспоминают супруга

И пекутся

о давленье друг друга.