Крыло беркута. Книга 1 - [61]

Мулла мог бы ускорить ход событий. Долго ли довести до слуха ханских слуг что надо! Но это не устраивало самого Апкадира, ибо у всякой палки — два конца. Не греха боялся мулла, а второго конца палки. Разоблачишь Биктимира, думал он, — ляжет вина на Шакмана, падет тень на все племя. И на муллу тоже. Племя его кормит. Более того — обогащает. Нельзя подводить племя под удар. Мулла верил: естественный ход событий приведет к желанной развязке, и судьба преподнесет ему подарок…

Долгожданный день настал. Приехав с Шакманом к ирехтынцам и услышав, что на площади казнят кого-то, мулла от радости даже пристукнул кулаком по луке седла. Чутье подсказало ему: Биктимир попался! На следующее утро ждала его новая радость: отошел Биктимир в иной мир.

И вот Апкадир спешит домой. «Скорей, скорей склонить на свою сторону Шакмана, пока кто-нибудь не протянул руку к Минзиле!»

…Желание муллы привело Шакмана в легкое замешательство. На лице предводителя отразилось некое борение чувств. «Неужто возразит? — заволновался Апкадир. — С чего бы?..»

А дело было в том, что Шакман и сам поглядывал на жену Биктимира не без вожделения. К тому же давно не давали ему покоя мысли о третьей жене. Первая, хоть и была моложе, чем он, казалась уже старухой. У второй, матери Шаталин, здоровье оказалось слабым — не могла избавиться от хворей. Потому и возникли мысли о третьей. Намеревался Шакман, женив сына, и себе сосватать девушку — приглядную, опрятную и, главное, пошустрей старших жен. Но пропала сноха, а следом и сын как в воду канул. Не до женитьбы стало. Теперь вот Минзиля вернула к прежним мыслям. Точнее, вернуло хозяйское чувство. Прибилась к стаду скотинка, так не отдавать же ее на сторону! Представил он Минзилю на правах своей жены. А что? Приодеть — и во какая ладная жена получится! Только-только свыкся с этой мыслью — мулла тут как тут. Что называется, кобылу подковывают, а ногу лягушка подсовывает…

Видя, что Шакман медлит с ответом, мулла загундосил:

— Мне, служителю божьему, турэкей, неловко ходить в холостых. Завет пророка нашего перед миром нарушаю. Так что ты уж не препятствуй!..

— Ну и женись! — раздобрился вдруг Шакман.

Ему даже стало весело — и оттого, что отдвинулась забота, и оттого, что мулла выпрашивает у него разрешение жениться. Пришел с поклоном, со смиренной просьбой, а мог бы и не прийти. Неплохо, неплохо, что пришел, особенно сейчас, когда над головой сгустились тучи. Такое поведение заслуживает поощрения. Да и Минзиля не куда-нибудь уйдет — в племени останется.

— Женись, — повторил Шакман. — Разрешаю только потому, что ты — мулла. Свой человек. Бери, пользуйся моей добротой!

— Спасибо, турэкей, доброту твою не забуду!

— А кто совершит бракосочетание? Тебе-то самому, наверно, не полагается?

— Почему не полагается? Молитву сотворю, сам себя спрошу и сам отвечу: согласен…

— Так за чем же дело стало! Вели ее позвать.

Мулла вскочил, кинулся к двери, но Шакман вернул его.

— Сядь на место! Неприлично тебе бегать. Эй, кто там есть?..

В дверь просунулись сразу двое. Шакман распорядился:

— Живенько отыщите эту… жену Биктимира, Минзилю, и приведите сюда!

Жена у беглого, говорят, с виду гладкая, да жизнь у нее не сладкая. Можно полностью отнести это и к Минзиле. Только поначалу, когда очутилась она в объятиях милого сердцу Биктимира, забылось все на свете, жизнь предстала такой, какой и не снилась. Но длилось счастье недолго. Положение мужа, вынужденного жить таясь, под чужим именем, отрезвило ее. Развеялись грезы. Виделись они с Биктимиром урывками, он пропадал в лесу, ее приставили к дойным кобылицам Шакмана. Настороженность Биктимира, готовность чуть что — скрыться, исчезнуть, постоянное ощущение опасности не могли не повлиять на Минзилю. И она понемногу становилась подобной осторожному зверьку, живущему в вечном страхе.

Когда Биктимир отправился с людьми Шакмана в поход на енейцев и не вернулся вместе со всеми, Минзиля заметалась в предчувствии беды. «Наверно, узнали его… Схватили… Уже мучают… Теперь и до меня доберутся», — думала она, вновь чувствуя ужас, похожий на тот, который пережила в гостевой юрте перед смертью баскака Суртмака.

Узнав, что Биктимира в самом деле схватили и забили до смерти, она, скованная страхом, даже не заплакала. И жалости к нему не испытывала. Все подавило ожидание собственных мук, собственной страшной смерти. Когда слуги Шакмана пришли за ней, она решила, что наступил ее черед. Все в ней будто окаменело.

Перед Шакманом она предстала, приготовившись к пыткам.

— Беглого твоего поймали, слышала? — спросил турэ и почему-то солгал: — Его ждет смерть.

Минзиля — ни слова в ответ. Шакман продолжал:

— Я укрывал вас. Да. Хотя пользы от вас и не было. Теперь — все. Нет мужа твоего. И твоя жизнь — конченная.

Минзиля молчала.

— Я решил спасти тебя. Выдать замуж за муллу. Вот за него. Муж твой не вернется. Ему пришел конец. Будешь жить в доме муллы. Поняла?

Минзиля молчала, будто слова, слетавшие с губ турэ, ее вовсе не касались.

— Садись вот сюда! — рассерженно крикнул турэ и, обернувшись к мулле, сказал потише: — Ну, начинай, что ли…

Вместо пыток, к которым приготовилась Минзиля, происходило нечто странное. Ее посадили на краешек нар. С одного боку сел Шакман-турэ, с другого — мулла Апкадир. Мулла затянул молитву на непонятном Минзиле языке. Затем спросил: «Жених согласен?» и сам же ответил: «Согласен». — «Невеста согласна?» — «Согласна», — ответил Шакман.