Крылатый пленник - [20]

На работе он ухитрился добыть перочинный нож, довольно большой. Прорезать ножом стеновой щит пониже подоконника, вынуть две досочки и… бежать через эту дыру. Резку досок производить всем по очереди, без шума, вечером и ночью. Чтобы отвлечь внимание охранников, затеять с ними партию в «морского козла». Днём маскировать дыру столиком.

Пока предложение обсуждалось, лётчики услышали треск маломощного авиационного мотора чуть не над головой. Увидели, как немецкий связной самолёт «Физелер-шторх» прошёл над крышами лагеря и сел на маленькое лётное поле чуть ли не за стеной барака. Вскоре в барак явился «профессор» в обществе какого-то важного эсэсовца, видимо, только что прилетевшего. Эсэсовец говорил по-русски с сильным акцентом, смешно коверкая слова, как немец из старинных анекдотов. Он спросил пленных, хорошо ли их кормят и довольны ли они здешними условиями. Ему отвечали, что в Советском Союзе пленных немцев кормят не хуже, чем лётчики питаются здесь.

Как только удалились оба шпионских руководителя, «профессор» и эсэсовец, Ковган отодвинул столик от стены и первым принялся работать ножом. Остальные в комнате, примыкавшей к помещению охранников, дружно ударили в «козла», и стук его был так оглушителен, что один из «восточных» полицаев даже счёл за благо удалиться в проволочную зону. Тут на воздух вышел и Вячеслав. Он сразу же завёл с полицаем увлекательнейший разговор насчёт здешних любовных утешений и амурных дел. Охранник с гордостью заявил, что здешние фрау и медхен[24] не оскорбляют отказом самых смелых притязаний с его стороны.

– Что ты говоришь! – восхищался Вячеслав. – А… какие они, здешние фрау и медхен?

– Белый, пухлый, маладой! – был вполне серьёзный ответ.

Вячеслав громко хохотал, прислушиваясь к слабому скрежетанию, явственному даже сквозь стук «козла»: Ковган работал слишком усердно! Впрочем, в этот вечер всё обошлось благополучно. Ночью пилили по очереди, в темноте, сменяясь через полчаса. Прорезь к утру была почти готова, оставалось вырвать из-под плинтуса две разрезанные доски. Утром прятали хлебные пайки, хотели их подсушить, чтобы обеспечить маленький запас питания на первые сутки побега.

Только одно беспокоило некоторых участников: круглолицый сержант-белорус, инструментальщик в лагере, сегодня ночевал в той же половине барака, вместе с лётчиками. Он, правда, спал в общей комнате, даже не рядом с ковганской, но всё-таки полного доверия это лицо не внушало. Узнал он о побеге или нет? Днём с ним решили поговорить и не отпускать от себя.

– Уйдёт он с нами или побоится? – спросил Терентьев.

– Сержант может и пользу принести, – высказал своё соображение Потапов. – Он тут как будто уже давно, может быть, знает про посты вокруг лагеря и вообще с местностью знаком. Нужно, чтобы и он ушёл с нами.

– Не нравится он мне, – хмурился Терентьев. Видали, как он с этими фашистами поздоровался? Гитлеровским приветствием. Вот таким манером! – и Терентьев показал, как сержант вскидывал руку.

– А где он? – спросил Вячеслав.

– Да в инструменталку пошёл, сейчас на работу поведут.

Пленников вывели на работу те же восточные охранники. Сержант принёс инструменты и сам стал ладить забор. В его поведении не было ничего подозрительного. Пошептавшись между собою, лётчики решили начать с ним осторожный разговор насчёт ночного побега. Но начать разговор так и не пришлось!

Перед обедом явился конвой из нескольких автоматчиков. Всю команду сняли с работ, построили попарно и повели в барак. Здесь все комнаты были перерыты, стол отодвинут, сквозь свежую прорезь просвечивало солнце.

Явились «профессор» и вчерашний эсэсовец, прилетевший на «Физелер-шторхе». Он приказал выстроить пленных у забора зоны. Лицо его кривилось от злобы.

– Хто ис фас шил этта комната?

«Восточные» охранники, выждав паузу, сами указали на Александра Ковгана. Немец упёр руки в бока и медленно приблизился к капитану.

– А, этто фи? Этто ти, шволошь!

Он наотмашь ударил Ковгана по лицу. Александр устоял на ногах, но изо рта побежала красная струйка.

– А хто ис фас ф этом ушаствоваль?

Пленные молчали.

– Сначит фам сдесь не понравилось, да? Харашо, мы путем посилать фас ф такой мест, кте фам ошшень понрафитсь! Цум тойфель нох маль! Эс ист шанде, герр профессор![25]

Солдаты с автоматами толкнули пленников в комнату, пока на них снова оформлялись этапные документы. Явился начальник конвоя, сердитый унтер-офицер.

– Рингс ум![26]

Не оглядываясь на «Асторию», пленники снова зашагали к станции Морицфельде. Из соседней половины барака высыпала посмотреть на этап вся команда бесконвойников. Бывшие люди печально глядели вслед людям настоящим.

4

Ехали снова в пассажирском вагоне, но уже без «комфорта». Сиденья в купе занял конвой, пленных держали на полу. У Вячеслава открылась плохо зажившая рана на ноге, он так хромал, что товарищи поддерживали его. В вагоне ему казалось, что больная нога стала огромным толстым мешком, набитым ватой. Когда пленных поднимали, по ноге бешено носились колючие муравьи, и стать в рост было невозможно. Но всё кончается, в том числе и мучительный дальний этап!

– Литцманштадт! Аусштайген!