Крылатый лев - [39]

— Ушел оборотень… — прошелестела Вишня.

— Жалко, что ушел! — заявил Пряник, опускаясь с Кузей на землю. Но было понятно, что он не огорчен, что не спалил Колдуна, — все-таки школьник, а не палач. И Пряник (да не Пряник он уже был, а просто Пашка), и дракон тяжело дышали, даже глаза у них в тот момент были похожи — круглые, блестящие, темные и слегка безумные.

— Ты молодец. Герой, — уважительно отозвался я.

— Это Кузя молодец, — проговорил Пряник, но было видно, что ему приятны мои слова.

А Вишня молчала. Бледная, со встрепанными косами, она смотрела в костер и крепко обнимала облачную Белку.

— Вишня, все закончилось, — тихо проговорил я. — Он больше к нам не сунется. Понял, что Кузя от него мокрого места не оставит.

Вишня не ответила.

— Я не знал, что он умеет превращаться в птицу, — сказал я, чтобы хоть что-то сказать. — Но он же Колдун. Что уж тут такого удивительного…

— Ты думаешь, я испугалась? — сердито обернулась Вишня. — Хотя — да, испугалась… — вдруг призналась она и еще крепче сжала Белку. — Думала, останется от Вишни только косточка…

Вишня рассмеялась, и мы тоже.

— Значит, это с ним Кузя в воздухе столкнулся, — сказал я. — Вот почему мы упали! Мерзкая птица.

— Может, и с ним… — задумчиво проговорил Пашка. — А может, и нет. Мне показалось, что та тварь куда крупнее была. Ну ничего, мы всех победим, да, Кузя?

Мы обернулись к дракону и обомлели. Кузя завалился на бок — явно не для того, чтобы поспать. Из горла доносились едва слышные сдавленные хрипы.

Глава 18

Помертвевший Пашка дрожащими руками ощупывал Кузю, приподнимал отяжелевшие крылья, беспомощно гладил зеленую металлическую чешую и заглядывал в еще недавно огнедышащую пасть. Смотреть на его отчаяние было невыносимо.

Кузя не замечал, что его кто-то трогает, — глаза дракона стекленели, а морда, и так продолговатая, стала совсем длинной. Из горла с шипением пошла желтая пена. По всему было видно — ему недолго осталось.

— Кузя, миленький, держись! — всхлипнула Вишня, обнимая огуречную драконью голову. Я тоже растерянно погладил дракона и вдруг увидел, что в длинном кроличьем ухе, бессильно упавшем на макушку, торчит большая ржавая игла. Видно, Колдун, улетая, успел кинуть иголку, спрятанную в перьях или под крыльями, и она угодила в дракона.

— Смотрите! — вскрикнул я. — Наверняка отравленная!

— Я вытащу, — торопливо сказала Вишня, вытерев глаза. — У меня тонкие пальцы.

— Это смертельный яд, что ты! — охнул Пряник. — Мой дракон, мне и…

Но я уже натянул пониже рукав плаща, собрав его в варежку, и резким движением вытянул длинную иглу. С нее капала темная мутная жидкость — то ли яд, то ли драконья кровь. Шагнув в сторону, я чиркнул спичкой, чтобы подсветить, воткнул иглу в земляной бугорок и с изумлением увидел, как пожухшая осенняя трава стала черной, а через секунду превратилась в пепел.

Я слышал, что при укусе гадюки можно высосать яд. Ни слова не говоря приятелям, придерживавшим голову Кузи, я собрался приложиться губами к его ране. И сделал бы это, если бы Вишня, подскочив, не оттолкнула меня, да так, что от неожиданности я приложился к земле.

— Даже не думай! Сразу умрешь! У тебя — что, семь жизней?

— Некоторые считают, что уже нет ни одной, — сказал я. — Но ведь надо что-то делать!

— Ой! — Вишня приложила к пылающему лицу ладони. — Я, кажется, знаю… Есть противоядие… — дрожащими руками Вишня зажигала фонарь. — Я поищу, а вы подтащите Кузю к ручью, ему надо пить, пить…

— Подожди! Не ходи одна! — начал было я, но Вишня уже скрылась за деревьями:

— Я рядом! Помоги Пашке!

Пашка, белый, как вата, пытался тащить дракона к ручью. У него не хватало сил, и я тоже принялся тянуть зубастика, благо Кузя чуть-чуть перебирал короткими гусиными лапами. Мы и толкали его, и волокли, и это было мучительно, хотя ручей журчал совсем близко. Кузя стонал, как человек, и из его глаз, покрытых пленкой, катились большие капли. В какой-то момент я решил, что все это зря, — мы только мучаем бедное животное, но все-таки нам удалось приволочь дракона к берегу. Кузя был очень слаб, он уронил голову в ручей и, захлебываясь, стал глотать холодную воду, в которой плавали грустные осенние листья.

Я помчался искать Вишню и с облегчением увидел, что она уже возвращается, — растрепанная, запыхавшаяся, без плаща — его она сжимала в руках.

— Жив? — выдохнула она. — Вот это надо в пасть положить. И к ране привязать. Но только цветы и листья. Стебли колются, их нельзя… — она бросила на землю плащ, в котором скомкались мелкие пожухшие желтые цветы на коричневых ножках. Я ощутил резкий, но приятный аромат.

Некогда было расспрашивать, где Вишня нашла это растение и почему так уверена в успехе. Мы видели: хуже, чем есть, уже не будет. Кузя умирал.

Обжигая ладони (трава была колючая, как крапива), я дергал листья и цветы, рвал их в крошку и дрожащими руками вкладывал в зубастую драконью пасть. Вишня и Пряник не слишком умело приматывали к раненому уху травяные примочки. Бинт Вишня нашла в походной сумке, но его не хватило, и Пряник, порывшись в дорожном мешке, разодрал шарф, чтобы плотнее приложить компресс к драконьему уху.