Крылатые семена - [152]

Взаимоотношения человека с историческим временем не исчерпываются «печатью эпохи». Он превращается в субъекта исторической деятельности, если его активность не замыкается в личном, своекорыстном, но совпадает с действительным — в философском смысле — движением истории и расчищает ему путь. Билл как союзник Времени занимает место в ряду образов мечтателей, преобразователей, революционеров, создававшихся Причард на протяжении всего ее творческого пути, — вслед за Майклом Брэди, увлекавшим за собой старателей опаловых рудников Лайтнинг-Риджа («Черный опал»), Марком Смитом, организатором забастовки лесорубов («Рабочие волы»), рыбаком-коммунистом Тони Маретти («Близкие и чужие»).

Когда Билл впервые появляется на страницах «Крылатых семян», он уже сделал свой жизненный выбор. Мужество, которое требуется для этого, оттеняется альтернативным образом его двоюродного брата Дика, предавшего ради теплого местечка свою рабочую семью, в узком и в широком значении слова. Причард рисует Билла обычным парнем — не фанатик и безумец, а жизнерадостный, привлекательный молодой человек, любитель потанцевать, поиграть в футбол. Но при этом — серьезное отношение к жизни, преданность делу освобождения рабочего класса, готовность следовать тому, во что он верит и что проповедует.

Вместе с Биллом в роман входит тема антифашистской борьбы в Испании. Солидарность с испанскими республиканцами была лозунгом прогрессивной интеллигенции 30-х годов, паролем единомыслия — именно она помогает Пэт и Пэм, бунтующим падчерицам миллионера Пэдди Кевана, сделать первый шаг к сближению с Биллом. Удостоверяя реальность вымышленного, Причард, как и в других частях трилогии, упоминает в числе друзей сестер Гэджин и лица исторические: английских писателей Ральфа Фокса и Джона Корнфорда, отдавших в Испании жизнь за свободу, австралийскую поэтессу Эйлин Палмер, дочь Вэнса Палмера, которая два года служила в интербригаде, спасая раненых. (Четверть века спустя Эйлин Палмер писала в стихотворении «Вспоминая Гарсиа Лорку»!

Ты помнишь, как в зелени улиц пылали

апельсинов оранжевых солнца…

и отвагу бойцов, смуглых и юных, у стен Сарагоссы,

и черных глаз миллионы, и музыку, flamenco —

такой была она, страна, утопавшая в солнце, страна Лорки.

А в небе уже рокотали немецкие самолеты.)

Есть своя, антифашистская логика в том, что Билл, так рьяно боровшийся за предотвращение новой империалистической бойни, уходит на фронт добровольцем вскоре после объявления войны Германии. «Фашизм должен быть побежден. Так могу ли я прятаться за спиной у тех, кто пойдет драться?» В образе Билла — единство слов и поступков коммуниста. Ему выпадает наиболее тяжелый боевой путь из тех, что были пройдены австралийскими солдатами: Африка, Греция, Крит, а когда пожар заполыхал у родных берегов, переброска на Новую Гвинею, где он и погибает.

Билл с его революционными взглядами и марксистским миропониманием продолжает на новом историческом этапе лучшие традиции австралийского рабочего движения. Эта связь наглядна: она реализована в семейной эстафете. Билл — воспитанник и преемник своего родного дяди Тома Гауга, самоотверженно боровшегося за права рабочих, завоевавшего глубокое уважение товарищей-горняков. Том заразил племянника неутолимой жаждой познания, приобщил к «вековой борьбе человечества против угнетения и несправедливости», познакомил с ее историей. «Ты показал мне, как надо жить», — говорит Билл лежащему на смертном одре Тому. «Ты сделаешь больше и лучше, чем я», — предсказывает умирающий. Билл наследует не только Тому, но и тем, чьими заветами руководствовался его наставник, — организаторам первых профсоюзов, героям Эврикского восстания золотоискателей, забастовок 90-х годов и схваток старателей Запада с синдикатами, в которых участвовала и его бабушка Салли. Выявляется и обратная связь: такие, как Билл, помогают ветеранам приисков разобраться в современной обстановке и ее политических хитросплетениях.

Как и прежде, в образе Салли, которая остается центральной фигурой романа, — родоначальница, австралийская мать, открывается эволюция народного сознания, в данном случае в оценке второй мировой войны: от воинственного угара 1914 года, спровоцированного империалистической демагогией, к борьбе против введения закона о всеобщей мобилизации, от недоверия к любым военным акциям, предпринятым буржуазными правительствами, к осознанию того, что нет более насущной задачи, чем взяться за оружие, чтобы противостоять фашистским армиям и заставить их капитулировать. Вторую мировую войну австралийцы в массе встретили иначе, сдержаннее, чем первую, — без бурных ура-патриотических всплесков и предвкушения победоносных кавалерийских атак (это подметил и современник Причард Фрэнк Дэлби Дэвисон в одном из первых литературных откликов на вступление в войну — рассказе «Отцы и сыновья»). Не секрет, что в 1939 году для иных австралийцев, намаявшихся без работы в период кризиса, армия была пусть опасным, но выходом из тупика. А в душе Салли не заживали раны, оставленные первой мировой войной, сгубившей двух ее сыновей, и она уже знала цену трескучим фразам политиканов и буржуазной прессы о защите демократических ценностей. Но она приходит к пониманию того, что путь, избранный Биллом, — единственно возможный и правильный. То, что творится в странах Европы, оказавшихся под фашистским сапогом, залитых кровью, опутанных колючей проволокой концлагерей, имеет прямое отношение к судьбам всего человечества, а значит, и австралийского народа. Битва, которую с невиданным героизмом и мужеством вели на огромных просторах своей родины советские люди, сопротивление врагу на оккупированных территориях, стойкость австралийских дивизий, оборонявших осажденный ливийский порт Тобрук, отражение японской агрессии — все это становилось звеньями одной цепи, миллионы людей объединяла единая и высокая цель.