Крылатые семена - [147]

Салли припомнилось, как гордилась она Биллом и как тревожилась за него, когда он встал на борьбу за дело рабочих, за социализм и, словно новый Прометей, бросил вызов «колоссу на глиняных ногах».

Ей казалось, что она слышит его голос, веселый и бодрый, исполненный уверенности; так звучал он в стенах боулдерской ратуши в ту ветреную непогожую ночь, несколько лет назад.

Наше великое дело,

Я знаю, должно победить.

Нет нашим силам предела,

И так же, как солнце из тьмы

В утренний час восходит,

Победу одержим мы.

Да, это так, сказала себе Салли, чувствуя прилив новых сил. Несгибаемая воля людей, которые из века в век борются против несправедливости и угнетения, — вот она, эта сила, и она сокрушит «колосса на глиняных ногах». В душе мужчин и женщин, посвятивших себя борьбе против всего темного и злого, что стоит на пути человечества, мешая его прогрессу, горит неугасимая мечта. Она освещает путь тем, кто отдал себя этой цели, и они не могут потерпеть поражения, как говорится в стихах, которые читал тогда на митинге Билл, — потому что эта мечта и эта светлая цель ведут в будущее.

Из всех ее старых друзей, которые когда-то в далекую пору открытия приисков так жизнерадостно и стойко боролись с судьбой, остался один Динни. Да и Динни начал уже сдавать. Стареет Динни, и, быть может, скоро пробьет его час, и он встретит смерть со своей обычной веселой усмешкой. Ведь Динни старше других старателей-пионеров. Что помогло ему пережить своих сверстников? Что придает ему эти силы, эту энергию, эту железную выдержку и упорство? Что поддерживает в нем этот юношеский дух? Быть может, жизнь была к нему не так беспощадна, она не дала ему испытать тех страстей и тех печалей, которые и сейчас сжигают ее сердце, думала Салли. Удары не сыпались на него один за другим. Но всякое ее горе он переживал, как свое, и делил с ней все ее тревоги и страдания.

Без Динни жизнь для нее станет совсем нестерпимой. Салли научилась очень дорожить этой дружбой — спокойной, мирной дружбой двух старых товарищей, уверенных друг в друге. Правда, Динни и посейчас стоит на своем и заставляет ее брать с него плату за стол — словно он такой же постоялец, как все. Он уверяет ее, что у него достаточно припасено деньжонок, чтобы не знать нужды на старости лет. Ему не придется больше искать золота или наниматься на черную работу. Впрочем, без дела Динни никогда не сидел: он постоянно помогал Салли по хозяйству или чинил что-нибудь — сломанную изгородь, прохудившийся водосточный желоб. И по-прежнему неутомимо вышагивал милю за милей, собирая взносы или распространяя газеты, чтобы помочь Эйли.

Да кто еще в его возрасте стал бы делать то, что он сейчас делает, — чуть ли не целую ночь напролет рыть могилу для старой австралийки. Внезапно Салли рассердилась — ее охватило беспокойство. Такая работа не по силам Динни. Вот уже несколько часов подряд он без устали ковыряет землю мотыгой или выгребает лопатой — работает, словно ему восемнадцать лет! А она-то, полоумная, чего смотрит! Он надорвется и совсем погубит себе сердце. Бог знает, что может случиться, если сейчас же не положить этому конец!

— Динни! — резко окликнула его Салли. — Пора кончать. Смотрите, скоро рассветет.

— Да мы… мы почти кончили, — отвечал Динни. Голос у него прерывался, он с трудом перевел дыхание.

Уже занялась заря, когда была готова яма — достаточно глубокая, чтобы схоронить в ней завернутое в одеяло тело старой женщины и — как требовал обычай — мешок с ее вещами. Динни и Бардок осторожно опустили тело в могилу. Салли отломила от куста несколько зеленых веточек и бросила их на труп Калгурлы. Динни и Бардок засыпали могилу землей.

Салли вернулась на свое место на склоне холма, где она просидела всю ночь. Динни подобрал с земли мотыгу и лопату и, пошатываясь, последовал за Салли. Морщась от боли, он опустился на землю, чтобы немного отдышаться, пока Бардок еще не собрался в обратный путь.

Бардок сидел на корточках перед могилой, громко стеная и причитая; казалось, он не мог оставить Калгурлу, не сказав ей последнего «прости», не испросив у нее прощения за то, что похоронил ее не так, как должно.

Салли и Динни понимали, что Бардок пережил тягчайшее испытание. Больной, бродил он по зарослям в поисках Калгурлы, терзаемый смертельным страхом перед тайнами ночи, перед злыми духами, которые таились повсюду — в тени колеблемого ветром эвкалипта, за белыми, словно мертвая кость, стволами сухих деревьев — и угрожали ему… А теперь к этому прибавился новый страх, ибо он нарушил закон племени, презрел древний обряд похорон.

Терзаемый отчаянием и страхом, Бардок, казалось, пытался теперь объяснить Калгурле, что он сделал для нее все, что мог. С испугом озирался он по сторонам, словно боясь увидеть витающую где-то здесь душу Калгурлы, разгневанную тем, что ее земной оболочке не воздали должных почестей. Женщины ее племени не пришли сюда, чтобы голосить и причитать над ее могилой, разрывая на себе одежду и царапая тело острыми камнями. Мужчины не потрясали копьями над головой и не выкрикивали яростных проклятий, дабы отпугнуть злых духов, быть может, подстерегающих душу Калгурлы на ее пути. Не было никого, кроме Бардока. И он размахивал руками и испускал дикие вопли, стремясь защитить старую женщину от страшных духов — гнарлу или вонду, — притаившихся в засаде.