Крутые версты от Суры - [28]

Переехали границу. Мы в Польше. На остановках беседую с поляками. Многие, особенно пожилые, понимают и неплохо говорят по-русски. Куда нас везут - никто не знает. Здесь следов войны незаметно, разрушений тоже. В вагоне обжились, стали как одна семья, коротаем время рассказами об увиденном, пережитом и прочитанном. Я задаю девчатам арифметические задачи (с педтехникума многие из них помню наизусть), они с увлечением решают. Проезжаем туннели, иногда долго, по 5-10 минут. И тут нашли развлечение. В темноте парни целуют девушек, а по выходе из туннеля девушки мучительно стараются угадать по глазам, кто же их целовал?

Проезжаем Чехословакию. Чехи относятся к нам доброжелательно, на остановках угощают фруктами. Конечно, беседуем о войне. Сообщают скудные сведения о положении на фронте. Немцы на Кавказе, у Сталинграда. Неприятно и совестно: люди воюют, а мы едем черт знает куда, и ничего с этим поделать нельзя. Можно, конечно, уйти с эшелона, но куда? Дальше что? Без документов, не зная языка, оборванцами? Это прямо угодить в гестапо, а расправа известная.

Как-то утром проснулись. Поезд стоит. Вылезли из теплушек. Что это? Кругом высокие горы. Впереди гора вся белая, голая, а с трех сторон такие же горы, но покрытые хвойным лесом. В долине прямо перед нами какой-то город, с остроконечными шпилями, церквями, с красной черепицей на крышах. Раньше я никогда не видел гор, только в кино и на картинках. На меня они произвели прямо удручающее впечатление. Чувствую себя букашкой перед этой громадиной, они давят на меня своей мощью, кажется, что я в мышеловке и что вот-вот эти исполины меня раздавят.

Пошел расспрашивать по эшелону, где мы. Выяснил. Оказывается, мы в Зальцбурге. Родина Моцарта, моего любимого композитора! И когда мы успели? Вчера еще были в Чехословакии, а сегодня в Австрии. Ну и ну! А горы эти - Альпы. Когда поезд тронулся, стал рассказывать своим попутчикам об Австрии, что еще помнил из географии, об истории Австро - Венгрии, о Моцарте, спел несколько арий из "Фигаро". Все слушали с интересом. но больше нас интересовало наше будущее, куда нас везут.

Через несколько дней приехали в город Вёргль, в распределительный лагерь. Наши неистощимые мешки заставили вытряхнуть. Образовалась целая гора хлеба и сала. Зачем это было нужно - непонятно, вероятно немцы боялись отравления испорченными продуктами. Но наши предприимчивые хлопцы и тут проявили солдатскую находчивость: ночью пробрались туда, и большая часть продуктов снова в мешках.

На другое утро кто-то из хлопцев пустил такую "утку": все семейные будут отправлены на работу к хозяевам (крестьянам), а остальные на заводы и фабрики. Конечно, все хотят к хозяевам, ведь кормежка от пуза! Вот тут и началось!.. Зрелище невиданное, немыслимое, никогда никем не описанное! Стали лихорадочно жениться. Все, желающие сочетаться узами Гименея, высыпали на площадь, образовали два круга - внутренний (невесты) и наружный (женихи). Идут навстречу друг другу и выбирают себе супругов. Скептики, со смехом наблюдают за ними. Вот из рядов выходит парень, подходит к девушке, берет ее за руку и выводит из круга. Потом берут свои мешки и идут в отдельный барак для женатиков. Часовые по углам, конечно, ничего не понимают и не обращают внимания на них. Таким образом, за несколько часов переженились несколько сот пар.

Остались холостыми мы, Фомы-неверующие, пожилые мужчины и женщины, да не очень симпатичные девушки. Впрочем, мне тоже было сделано несколько предложений, но я их вежливо отклонил. Что происходило в эту "брачную" ночь в бараках женатиков, можно только вообразить. Впрочем, были девушки и молодые люди, которые воздержались, от свадеб, в том числе и Галя. Забегая вперед, скажу, что было потом с новоявленными семейными парами. При выходе из лагеря их, естественно, разделили. Многие в знак протеста отказались выходить из лагеря. Тогда их вывели насильно и отправили в штрафные лагеря на два месяца. Что такое "Райхенау", мужской штрафной лагерь в Инсбруке, расскажу позже, я там был два раза, это ад на земле.

Последнюю ночь в Вёргле почти никто не спал. Все чувствовали, что наступают большие перемены, что приходит пора расставания и поэтому спешили воспользоваться последними минутами наиболее полно. На двухэтажных койках кипит интенсивная любовь. Народ ведь молодой, горячий. Иногда среди вздохов, шепота раздаются сладострастные стоны. Чей-то девичий возглас:

- Хлопцы, что ж все спокинули меня? Идите ж кто-нибудь!

- Шепот среди ребят: "Иди, Митя, вон к той, она теперь одна".

Наступило утро. Оргия, уже прикрытая одеялами, продолжается. Наконец, раздался пронзительный свисток. Ох, уж этот свисток, такой излюбленный немцами свисток! Он так прочно связался с жизнью в Германии, что и сейчас звучит у меня в ушах. Вышли на плац с вещами, построились. У выхода из лагеря стоит стол, за ним писарь, кругом немецкое начальство. По очереди подходим к столу. Теперь уже мужчины отдельно. Спрашивают фамилию и имя. Тщательно записывают. Затем вещают на шею бирку с номером. Мой - 607. Отныне я не Петр Прищепа, а просто № 607 со всеми моими потрохами, прошлый и настоящим.