Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков - [7]

— Твою мать, Масуд, — сказала она, словно продолжая начатый когда-то разговор, — зачем ты вызвал Тембе, если собираешься просто корчиться на полу?

— Ах да, точно... — Он скользнул костлявой задницей обратно на диван. В одной руке он держал зажигалку, в другой — немного пыли с ковра. Он сел и посмотрел на комок пыли — так, будто затруднялся определить, крэк это или нет, и собирался использовать зажигалку, чтобы убедиться наверняка.

Тембе взглянул на синие мешки под миндалевидными глазами иранца. Посмотрел на белки глаз, явно не оправдывающие свое название. Масуд взглянул на Тембе и увидел точно те же цвета. Несколько секунд и тот и другой видели желтое.

— Что?.. Что у тебя?.. — Пальцы Масуда впились в колено, сминая махровую ткань. Было ясно, что он не способен вспомнить ничего.

Тембе подсказал:

— У меня тут восьмушка, и хмурого еще.

Он вытащил руку из кармана, ловко сплюнул на нее два маленьких катышка из пищевой пленки, которые прятал за щекой, и бросил их на столик. Один докатился до серебристой рамки фотографии привлекательной женщины, второй приземлился у пульта.

Масуда это маленькое представление просто преобразило. Если Тембе был серьезным черным дилером, то Масуд был серьезным коричневым покупателем. Он оживился, полез в карман своего халата и извлек оттуда неровную пачку пурпурных двадцаток. Безмятежно кинул деньги на столик, по поверхности которого они и заскользили.

Масуду хватило сил и на то, чтобы снова превратиться в самого себя - как если бы его попросил сымпровизировать перед камерой какой-нибудь авангардный творец.

— Прошу меня извинить, — сказал он, вставая и слегка покачиваясь, но при этом сохраняя целеустремленность. Благосклонно улыбнулся сидевшей на полу девушке и махнул Тембе, приглашая того присесть на диван. — Сейчас я что-нибудь накину, а затем мы все основательно покурим? — Он вскинул бровь, глядя на девушку, подтянул полы халата и вышел.

Тембе остался где был, слегка покачиваясь с носка на пятку. Взглянул на подругу иранца: та встала — так, как встают маленькие девочки, сначала поджимая колени и затем распрямляясь. Тембе прикинул, что она еще моложе, чем он думал. Она села на диван и начала готовить трубку. Взяла один из катышков — тот, что покрупнее, — и начала старательно его разворачивать, слой за слоем, слой за слоем липнущей к пальцам пустоты, пока наконец не добралась до молочно-белесого самородка и не кинула его на зеркало.

Прикоснулась к горлу, убрала за ухо локон, взглянула на Тембе и сказала:

— Может, присядешь? Покуришь?

Он пробормотал что-то невразумительное и протиснулся к ней, неловко двигаясь в пространстве между диваном и кофейным столиком.

Вернулся Масуд. Теперь он был одет в рубашку в вертикальную полоску — переливчато-зеленый и горчично-желтый; небесно-голубые брюки из шелка-сырца прикрывали тощие ноги, черные туфли поскрипывали на босых ступнях, а у горла пенился шейный платок. Пижон.

— Итак! — Масуд хлопнул в ладоши — еще один дурацкий жест. С иголочки одетый, энергичный, он мог бы быть каким-нибудь переговорщиком или аниматором, благодаря которому и крутится машина коммерции — ну, или так ему самому хотелось бы думать.

Девушка взяла щепотку крэка и покрошила ее в чашку трубки.

— Я уверен, — сказал иранец раздраженно, но четко и разборчиво, — что было бы гораздо разумнее делать это над зеркалом, чтобы не утратить ни...

— Знаю, — сказала она, не обращая на него никакого внимания.

Тембе сейчас был весь в чашке, балансировал на стальной сетке. Комья крэка летели на него, как булыжники на Индиану Джонса. Тембе задумался, что будет дальше. За эту дозу Масуд заплатил, но, возможно, теперь он начнет брать в кредит? Это было единственное объяснение для приглашения, для улыбок девушки, для предложения покурить. Он решил, что даст Масуду двести фунтов кредита - если тот попросит. Но если он не заплатит в срок или попросит еще, Тембе придется сказать Дэнни, за которым останется последнее слово. Последнее слово всегда оставалось за Дэнни.

Девушка поднесла зажигалку к горелке. Пламя загудело и выплеснулось желтым. Она прикрутила его до шипящего синего язычка. Передала Тембе трубку. Он взял стеклянную чашку в левую руку. Она передала ему горелку.

- Осторожно... - совершенно бессмысленно заметил Масуд.

Тембе взял горелку и посмотрел на своих хозяина и хозяйку. Их взгляды были прикованы к нему - так, будто бы они не прочь нырнуть ему в глотку и свернуться там, чтобы курить вместе с ним, втягивая дым изнутри его губ.

Масуд сгорбился на диване, подался вперед. Его губы и челюсти двигались, причмокивая. Тембе выдохнул в сторону и сжал губами мундштук. Начал затягиваться, поглаживая чашку синим язычком пламени. Почти тут же крошки крэка в трубке начали таять, превращаясь в миниатюрный Анхель дыма, падающего в округлую чашку, кипя и бурля.

Тембе продолжил поглаживать трубку пламенем, периодически проводя соплом горелки над крэком, обжигая металлическую сетку на дне чашки. Но делал он это бессознательно, полагаясь на инстинкт, а не на отработанную технику. Крэк уже был внутри него, сносил барьеры мозга волной чистого желания. «Это и есть приход», понял Тембе - точно, несомненно, впервые в жизни. Весь приход от крэка — это желание