Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков - [32]
— Скажи, так для кого изначально был придуман этот фасон — для Джейн или для тебя? — Это замечание тоже было встречено радостным заливистым смехом.
Если в «Ройялтоне» все прошло хорошо, то, когда компания выбралась на улицу и разместилась в грузовом такси, чтобы ехать в центр, дальнейшее и вовсе, как сказал бы сам Тревис превзошло самые лучшие ожидания. В самом деле, ситуация была из тех, которые запоминались на почти инстинктивном уровне, и все — «взрослые» и эмоты — интуитивно чувствовали это: «взрослые», интеллектуально развитые, рационально мыслящие, благоразумные, и эмоты — физически крупные, чуткие и любящие, но оставь их одних на безжалостных улицах мегаполиса — и они не продержатся и пяти минут.
Все четверо чувствовали себя в компании остальных настолько непринужденно, что очень скоро стали зарождаться синтаксис и грамматика неповторимого жаргона компании. Брайон, по своему обыкновению, глазел в окно на пролетавшие мимо темнеющие улицы и дома, в которых зажигались огни, и вдруг заметил человека, катавшегося на роликах.
— Ого! — воскликнул Брайон. — Смотрите, какой он шустрый на высоких каблуках!
Карин и Джейн засмеялись, и эмоты обменялись крепким рукопожатием — кажется, этим их физический контакт друг с другом и исчерпывался. С тех пор фразочка «какой шустрый!» стала их излюбленным выражением, которое они долго смаковали, прокатывая на языке, прежде чем произнести, — точно дегустировали какой-нибудь особо редкий сорт Тревисовых «хороших вин».
Ресторан, выбранный Тревисом для продолжения вечера, «Ше-Ше», с его тяжелой лионской кухней, не совсем подходил для свидания; так что он еще раз все тщательно продумал, вспомнил то немногое, что знал о Карин, даже потрудился позвонить Ариадне и осторожно задать несколько наводящих вопросов, и в итоге из двух столпов идиотии — «Ройялтона» и ресторана «Бауэри» - решил выбрать оба. Правда, в «Бауэри» он не сможет курить, а значит, будет нервничать; зато там есть о чем пошутить, а шум и яркость красок придадут ему уверенности в себе.
Они выбрались из такси. Вечер выдался ясным; по ночному небу, изрезанному крышами домов, колоннами, антеннами и емкостями для воды, переделанными под комнаты для эмотов, плыли сонные звезды. В «Бауэри», как и во многих фешенебельных манхэттенских заведениях, был устроен «ресторан в ресторане», где подавали блюда специально для эмотов. Назывался он просто «Уголок эмота». Брайон широко ухмыльнулся, когда понял наконец, куда они пришли, — как и все эмоты, он практически не ориентировался в пространстве, — и, обернувшись к своей стройной подруге, с радостным смехом объявил:
— Тебе здесь понравится, Джейн, — у них даже разливная мускатная шипучка есть!
И снова «взрослые» присоединились к искрометному, заговорщицкому веселью, которое всегда присутствует в смешанной компании, где есть зрелые люди и подростки.
Устроив своих эмотов в их ресторанчике, они вошли в «Бауэри» и сели за столик. Тревис заказал бутылку «Монтраше», после чего спросил Карин:
— Ты не против, если мы побудем без эмотов? Потому что я, вообще-то, предпочитаю всегда быть в обществе Брайона.
Когда она ответила: «Я тоже», — он был в восторге, а когда призналась ему, почему, пришел в изумление. Карин решилась-таки рассказать Тревису о том, что случилось дома у Эмиля, — еще перед тем, как не стала отменять встречу в «Ройялтоне». Какой смысл, рассуждала она, ходить на свидания, если ей не придется обдумывать — даже теоретически - перспективу остаться на ночь. А если у Тревиса будут с этим проблемы? Ну что ж, — как резонно заметила Джейн, — значит, это не твой вариант.
Тревис очень внимательно слушал ее жуткую историю, лишь изредка, в нужных местах бормоча «О, Господи». Когда она закончила, он просто заметил: «Карин, черт возьми, ты смелая женщина», — и тут же поразил ее куда больше, чем она его, сказав, что с ним случилось то же самое. И даже намного, намного хуже — женщина, пригласившая Тревиса переночевать у нее дома, прикоснулась к нему по-настоящему, и достаточно интимно, прежде чем подоспел на помощь Брайон. Тревис изо всех сил старался не сгущать краски, но Карин почувствовала, какая тяжесть свалилась с его души, — ведь очевидно, что она первая, кому он об этом рассказывал.
Теперь становились понятными и его робость, и столь близкие отношения с эмотом. Также это помогло ей понять, отчего ее новый друг звал себя «дилетантом» — Тревис вскользь упомянул, что в то время, когда подвергся насилию, он был преуспевающим антикваром, а обидчица — одной из постоянных покупательниц. Карин прекрасно осознавала, что после случившегося ему пришлось оставить дело.
И хотя оба изрядно рисковали, решившись на подобные признания, тем самым между ними разверзлась бездна откровенности, которую никак нельзя было перейти по шаткому мостику одной лишь застольной беседы, — но ведь Тревис и Карин, в конце концов, были взрослыми людьми и быстро сменили тему. К тому времени, как они управились с первым блюдом, стало ясно, что свидание определенно удалось.
