Крутая волна - [84]

— Жалко, что без меня.

Вошла Ирина, строго сказала:

— Ему нельзя много разговаривать. Пойдемте обедать, я вас познакомлю с папой и с мамой.

Шумов и Клямин отказались, но девушка стала настаивать и в конце концов уговорила Гордея пойти, а Клямин все‑таки не согласился:

— Вы идите, а я тут тихонько посижу.

— Идемте. — Ирина взяла Гордея за руку и потащила из комнаты. — Я вас сейчас представлю всем нашим. Вас как зовут?

— Гордеем. Гордей Шумов.

— Хорошее имя. Гордое.

Они миновали просторный холл и через стеклянную дверь вошли в круглый зал, уставленный мягкой мебелью, сверкающий зеркалами, огромной люстрой, бра и подсвечниками. В углу стоял рояль, за ним сидела девушка в сером платье, играла что‑то грустное, четверо молодых людей— один в форме гардемарина Морского корпуса, а трое в форме студентов Горного института— стояли возле рояля, еще двое сидели в креслах, курили.

— Внимание, внимание! — сказала Ирина, все еще державшая Гордея за руку. Девушка за роялем перестала играть, и все обернулись к Гордею, — Вот это и есть командир тех матросов, которые вчера стреляли. Гордей Шумов.

Все молча поклонились, а гардемарин подошел к Гордею, нехотя протянул руку:

— Павел.

— Это мой брат, — пояснила Ирина. — А это его друзья.

Гордей пожал протянутую руку, гардемарин вздрогнул, выдернул руку и, растопырив пальцы, удивленно посмотрел на них:

— Однако!

Стали подходить и студенты, даже те двое, курившие в креслах, встали. Зеркала размножали людей, теперь казалось, что гостиная набита ими до отказа.

Потом за рояль сел студент, назвавшийся Игорем, начал играть, и все опять двинулись к роялю. Студент торопливо хватал длинными пальцами клавиши рояля и вытаскивал из него какие- то резкие, режущие слух звуки. Все начали подпевать, только Павел молчал. Он беззастенчиво разглядывал Гордея с головы до ног, в его взгляде было больше иронии, чем любопытства. Тем временем Ирина куда‑то вышла. Гордей окончательно смутился под взглядом гардемарина и растерянно пробормотал:

— Это сестра ваша настояла, чтобы я пришел.

— А вы, значит, не хотели? Отчего же? — усмехнулся Павёл. Эта откровенная усмешка обидела Гордея, он сразу невзлюбил гардемарина и резко сказал:

— Боюсь, что гусь свинье не товарищ.

И сразу же понял, что сказал слишком грубо, наверное, в этом доме никогда и не слыхивали ничего подобного. Хорошо еще, что Ирина не слышала. Гордей мысленно ввфугал себя за то, что пришел сюда, но тут же решил: будь что будет, раз уж он здесь, надо держаться поосторожнее, а то еще что‑нибудь и похлестче ляпнешь. Как бы извиняясь, добавил:

— Это поговорка такая, может, и не к месту я ее применил, да только ведь мы с вами и верно не ровня.

— А я вот подумал, что мы ровесники, — сказал Павел. — Вам сколько?

— Восемнадцать.

— И мне столько же. А вы говорите, не ровня. — В глазах Павла снова мелькнула усмешка.

Наверное, Гордей опять сказал бы что‑нибудь резкое, но тут, к счастью, вошла Ирина. Следом за ней легкой походкой вошел чуть полноватый мужчина.

— Это мой папа, — сказала Ирина.

Он совсем не походил на профессора, лицо его было гладко выбрито, на нем не заметно было ни одной морщинки, а в темных, густо напомаженных волосах едва проглядывались три — четыре седые нитки.

Заметив смущение Гордея, — профессор пригласил сесть, жестом указал на стоявшие углом два кресла, и Гордей бросился в одно из них, как в спасательную шлюпку. Он так резко плюхнулся в кресло, что пружины взвизгнули. Гордея подбросило вверх, он едва успел ухватиться за подлокотники и таким образом, удержаться. Наверное, со стороны это выглядело забавно, Павел опять Усмехнулся. Однако профессор сделал вид, что ничего не заметил, уселся рядом и сразу же заговорил:

— Это ваш товарищ у нас лежит? Не знаю, Почему Ирина поместила его у нас, когда есть госпитали? Он ранен не так уже тяжело, в конце концов, я могу поместить его в свою клинику, там ^и Уход будет лучше. Вы только поймите меня правильно. В такое смутное время, знаете ли, держать у себя раненого довольно рискованно. Вот и Павел того же мнения.

— Папочка, я же просила не заводить этого разговора! — сказала Ирина.

— Почему же? Товарищ сознательный и, надеюсь, понимает…

— Но вы‑то как не поймете, что нам тоже нельзя быть равнодушными к тому, что происходит. Вы тоже хотели каких‑то преобразований, и вот началась, революция. Ре — во — лю — ция! — горячо воскликнула Ирина.

— Но твое ли это дело? Ты еще слишком молода, тебе надо учиться. Я не знаю, как считает господин, извините, товарищ Шумов, но я глубоко убежден, что революции сейчас не хватает именно образованных людей, — сказал профессор.

— Вот это верно! — Гордей хлопнул профессора по колену. Профессор от неожиданности подскочил в кресле, потом громко рассмеялся. Но смеялся он не обидно, а как‑то откровенно и заразительно.

— Извините, — смущенно сказал Гордей.

Профессор не обратил на это внимания, а напустился на дочь:

— Вот видишь? Я же говорил, что товарищ сознательный!

— Но сейчас не время учиться!

— Господи, когда вы перестанете спорить?

Это сказала только что вошедшая в гостиную маленькая белокурая женщина. Она была красива и одета так нарядно, будто собиралась выйти на сцену. Именно на сцене Гордей видел таких женщин, когда ходил два раза в театр. Но тогда он видел их издали, с галерки, а сейчас эта изящная женщина стояла совсем рядом, и от нее доносился тонкий запах дорогих духов. Гордей догадался встать с кресла, вытянул руки по швам, как перед адмиралом.