Крушение самолета MH17. Украина и новая холодная война - [8]

Таким образом, Запад постепенно утрачивает главенствующую позицию в глобальной политической экономике, а вместе с ней — и внутреннюю целостность. Хотя его соперники перешли к капитализму, они отказываются склониться перед превосходством и глобальным господством Запада. В результате они практически против собственной воли оказываются претендентами. Это утверждение, несомненно, истинно по отношению к возглавляемой Владимиром Путиным России. Отсюда и стремление к созданию спонтанных и в некоторой степени беспорядочных объединений — таких, как Евразийский союз, БРИКС и ШОС.

Далее, если говорить о новой «холодной войне» в связи с конфликтом вокруг Украины, необходимо определиться с тем, с какой «холодной войной» мы ее сравниваем. Термин «холодная война» изначально обозначал попытку Запада сдержать и откатить назад достижения, сделанные советским государственным социализмом в борьбе против нацистской Германии, избежав при этом «горячей войны» (хотя бы в Европе, если не на империалистической периферии), учитывая риски полномасштабного ядерного конфликта. Я разграничиваю далее три «холодных войны», в ходе которых Соединенные Штаты настойчиво старались одержать верх, пока кризис 2008 г. не ударил по торжествующему Западу и пока не «миновал момент однополярности»^{18}. Каждая «холодная война» также представляла собой часть определенного этапа развития капитализма и определенной модели формирования транснационального класса, в которой ведущую роль играла только одна часть капитала (производительный, денежный или торговый капитал).

Первая «холодная война» и классовый компромисс в производстве

Первая «холодная война» началась после Второй мировой войны и завершилась в конце 1960-х — начале 1970-х гг. За этот период Запад был вынужден пойти на целый ряд компромиссов — с организованными в профсоюзы рабочими, с честолюбивой колониальной элитой, добивавшейся деколонизации, и, как ни парадоксально, с государственным социализмом советского образца. Западная концепция управления сложилась еще в 1930-е гг., когда американская экономика приобрела свой «фордистский» формат, включавший коллективный договор между ведующими работодателями и профсоюзами о распределении прибыли при увеличении производимой продукции. Аналогичными были пятилетние планы индустриализации в СССР, хотя роль профсоюзов была экспроприирована советским государственным классом^{19}. После того как Ялтинское соглашение, заключенное в феврале 1945 г., разделило Европу на сферы влияния западных союзников и Советского Союза, американский фордизм и сталинское массовое производство (и свойственные каждому из них конфигурации классовых сил) распространялись на соответствующие сферы, причем обе стороны согласились не вмешиваться во внутренние дела друг друга.

Поскольку баланс сил в послевоенный период предопределял необходимость уважать «господство» капитала и труда, а в международных отношениях — двух противоборствующих лагерей, западный либерализм представлял собой либерализм корпоративный^{20}. Либерализм — это стихийно возникшая идеология капитала. Англоговорящий Запад всегда в первую очередь ссылается на его политический аспект, свободу индивида, однако в основе либерализма лежит принцип формального равенства. Это позволяет либерализму скрывать эксплуатацию под видом равноценного обмена между индивидами^{21}. Вместе с тем степень проникновения рыночной дисциплины в общество варьируется. Начиная с 1940-х гг. корпорации, профсоюзы, государства и политические блоки получили право действовать внутри, исходя из собственных принципов — будь то принципы либерализма или какие-либо иные. Дисциплинировать субъектов, которым предоставлена такая независимость, было одной из важнейших задач «холодной войны». Во время Великой депрессии американским капиталистам в финансовом отношении уже подрезала крылья администрация президента Франклина Рузвельта; профсоюзы тоже удалось приструнить — сначала с помощью военной экономики, а затем с помощью закона Тафта — Хартли 1947 г. и направленной против коммунистов «охоты на ведьм», которую вели силовые ведомства в годы маккартизма^{22}.

Капиталисты и Запад были в относительно ослабленном положении после Великой депрессии и двух мировых войн. Чтобы возродить то, что Вольфганг Штреек называет «социальной лицензией» капитализма, и избежать возвращения к фашизму или ухода в плановую экономику советского образца, необходимо было пойти на определенные уступки^{23}. В процессе деколонизации главных империй Европы легко различим все тот же этап оспаривания новых границ (революция, репрессии, война), предопределяющий конечный компромиссный исход. Как пишет Радхика Десаи в связи с идеей о том, что суверенное равенство и невмешательство были чистым притворством, они были «необходимым притворством, потому что империализм был в оборонительном положении»^{24}.Фордизм совпал по времени с устойчивым разделением Европы на Запад и Восток и с достижением не столь устойчивого компромисса с государственным классом в странах Третьего мира. Здесь, за неимением аналогов Ялтинского соглашения, США унаследовали от европейских держав политику колониальных войн, не желая предоставить суверенное равенство претендентам, слишком далеко уходящим в левую часть политического спектра. Тем не менее неспособность США отстоять свою позицию во Вьетнаме еще больше ослабила Запад, дав новый толчок развитию антагонизма как в самих Штатах, так и во всем мире. Более того, как мы видим сегодня, то, что «холодная война» к началу 1970-х гг. перешла в разрядку напряженности по оси Восток — Запад и что Запад согласился вести переговоры со странами Третьего мира по вопросу установления нового мирового экономического порядка, обнажило глубинные компромиссы корпоративного либерализма. Отказ президента Ричарда Никсона в 1971 г. от «золотого стандарта» и вызванная этим инфляция продлили существование компромиссов потрем направлениям (с профсоюзами, странами социалистического лагеря и Третьим миром), позволив правящим классам замаскировать то, что Штреек со ссылкой на Юргена Хабермаса называет дефицитом легитимации, а грамшианская теория — утратой гегемонии