Крушение - [66]

Шрифт
Интервал

Например, та картина, в которой вы высмеиваете сознание, — где вы её увидели, если не в недрах собственного «я»? И как это скрыть от читателя, который, следуя за вашим рассказом, дошёл до этого места? Вы слышали лепет жалких фраз в глубине оставшейся наедине с собой души: читатель знает, что они ваши — в том числе и эти самые фразы, Кретей, которые в вашем рассказе становятся бесконечным развитием темы с постоянными вариациями. Это «ля-ля-тра-ля-ля», неотвязное даже в тишине мысли, — не что иное, как готовая обрядиться в слова и катахрезы мелодия вашего стиля, неизбежный изгиб вашей фразы, голая канва пышного красноречия, для которого стечения обстоятельств и персонажи рассказа каждый раз дают новый повод.

Но я оставлю вас в покое, хотя вы опять слишком легко отделались. Ведь я вижу, каким образом наши персоны вновь послужили вашему тлетворному перу: вы не решились прямо назвать то зияние, которое пытаетесь заполнить нашими трупами; вы обрекли нас на смерть в качестве искупительной жертвы. Что вдохнуло жизнь в тени, которые движутся в вашем театре и у края сцены прячут под клоунскими масками наши истинные лица, при том, что на заднем плане вы манипулируете ими, обозначив буквами, как переменные в теореме? Вы одели их в наши костюмы, расписали мизансцены, копируя наши злоключения, вы направляете своих протагонистов навстречу гибели, которая ждёт нас. Но именно вами, Кретей, подсказаны обрывки мыслей и чувств, которые они выражают механическими голосами, как будто вы не смогли выстроить все конфликты, но озабочены тем, чтобы не упустить ни одной из ценных «ипостасей», борющихся в вас, и вам пришлось распределить их между множеством фальшивых персонажей, чьё лукавое разнообразие, перенесённое на лист рукописи, восстановит многоцветный ансамбль, тонкую целостность, которая существует вне вашей персоны, но в которой, однако, вы могли бы узнать себя. Не будет больше тёмных пятен в этом высветленном мире, где речь каждого отражает ваш стиль, останутся разве что те, которые вам захочется сохранить; никаких разрывов, кроме тех, которые вы сами просчитали и создали: упущения — умышленные, пропасти — обман зрения. Скоро спектакль будет окончен; занавес плавно упадёт на помост, уставленный манекенами, лишёнными дара речи; редкие зрители молча покинут зал под пристальным взглядом билетёров. Автора, слава Богу, забудут позвать: он испустил дух во время предсмертных конвульсий своих персонажей. Но вы надеетесь, что в ночном мире всё ещё будет звучать освободившееся от слов и лиц пронзительное, как напрасный зов спутника, заблудившегося в межзвёздном пространстве вечное «ля-ля-тра-ля-ля».

10

Предатель Афидний является к барону де Н. и во всём признаётся: эрцгерцог должен прибыть в Париж на следующий день. Иногда он ненадолго наведывается сюда инкогнито повидать своих плутовок; Афидний предоставляет ему квартиру. Но бадуббахи прознали об этой поездке. Обманутый хитростью и обещаниями, предатель Афидний доверил свой ключ нехорошим людям, наёмникам смутьянов, и обещал не ночевать дома три дня. Он подозревает, что затевается шантаж или похищение.

Барон минуту раздумывает, потом бьёт предателя Афидния по лицу и оглушает ударом трости. Он запирает его у себя в уборной и зовёт товарищей.

11

Афидний? Какой Афидний? Это имя в наших списках не значилось. Отсутствующий взгляд, впалые щёки, дрожащий скошенный подбородок… Думаете, мы их не узнали, Кретей, несмотря на ваш жалкий маскарад? А плаксивый замогильный голос, тот самый, который наговорил нам столько чуши? Скоро сочтёмся.

12

— Господа, — говорит барон, — я велел вам дать клятву отстранённости, но нет таких священных законов, чтобы мы подчинили им нашу свободу в абсолютной мере; этим мы также докажем своё беспристрастие. Мы выступаем. Приказываю переформировать подразделения; командование беру на себя.

Раздумывают они недолго: решено попытать счастья и упредить события. Алькандр, у которого есть влиятельные знакомые, осторожно их потревожит. Инкогнито эрцгерцога, непохвальная цель его поездки в Париж, наше неведение относительно планов бадуббахов и особенно роль Афидния в этом деле требуют избегать шума. В случае провала мы будем готовы к открытому наступлению; пока Алькандр действует, барон по указке предателя лично найдёт бадуббахов и проследит за ними; наши товарищи будут держаться группами, чтобы вмешаться в любой момент.

Барон выпускает Афидния из его тюрьмы; мы кое-как обматываем повязкой его опухшую и окровавленную голову.

Барон укрывается плотным шерстяным плащом и толкает предателя вперёд себя тростью. В тот момент, когда он уходит от нас, мы замечаем у него на груди мерцание изумрудов: он носит крест Святого Аспида.

13

Алькандру удалось добиться, чтобы его пустили в переднюю, где он ещё целый час размышляет о том, какой из разнообразных видов казни достоин наглости дневального; но приговорённый всё так же уверенно спокоен, когда наконец выходит за Алькандром и по тихому коридору ведёт его в кабинет министра.

— Привет, старик, — говорит Жан Ле Мерзон, не отрывая глаз от бумаги, по которой водит большим пальцем левой руки, а указательный и средний пальцы правой руки взлетают над столом навстречу руке его друга. И, не успел Алькандр хоть что-нибудь объяснить, — вижу, ты не изменился. Дам тебе совет: не лезь не в свои дела. Впрочем, ты недооцениваешь полицию; я тебе кое-что покажу.


Рекомендуем почитать
Книга Извращений

История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.


Дистанция спасения

Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.


Избранные рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Огоньки светлячков

Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.


Переполненная чаша

Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.


Республика попов

Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».