Крушение Римской империи - [30]

Ряд имперских декретов, весьма неэффективных, показывает, что состояние дел очень беспокоило правительство. Сальвиан вряд ли преувеличивает, когда заявляет, что богачи виновны в гибели бедняков.

…Кто может найти слова, чтобы описать гнусность нашей нынешней ситуации? Теперь, когда римское государство уже угасает или, по крайней мере, испускает последнее дыхание в том самом углу, где, казалось, еще теплится жизнь, умирает, скованное путами налогов, как лапами бандитов, остается еще много богатых людей, чье бремя налогов лежит на бедных; иначе, есть очень много богатых людей, чьи налоги убивают бедняков. Я сказал очень много, боюсь, я должен был бы, по правде, сказать все.

Богатые становятся богаче за счет уменьшения бремени налогов, которое они и так легко несут, а бедные гибнут от увеличения налогов, которые им всегда было трудно выносить. Так что превозносившееся лекарство чаще всего возвышает одних, и так же часто губит других. Для одного класса это проклинаемая всеми награда, а для другого — проклинаемая всеми отрава.

Конечно, правящая верхушка на местах держала всех и вся в полном подчинении. Они сами взимали налоги со своих арендаторов. Это была только часть их отношений с правительством, и в силу этих отношений они занимали большинство официальных должностей. А потому Валентиниан III в 450 г. нашел дипломатически целесообразным выразить симпатию богачам, как налогоплательщикам, за лишения, которые они якобы несли.

Но даже и тогда они не устремились к патриотической покорности. Напротив, они зачастую оставались враждебными по отношению к императору и держались в стороне от его советников. В течение долгого времени многие из них оставались язычниками, тогда как их правитель был христианином. А их отношения с вооруженными силами, с которыми им запретили иметь дело, были особенно плохими. Их сопротивление каждой попытке призвать в армию их работников оставалось, как мы уже говорили выше, ярко выраженным, и в этом они все более преуспевали.

Здесь будет уместным сказать о кратком перерыве в политических и финансовых успехах богатых землевладельцев и сенаторов. Их стремление к обогащению было на время прервано Валентинианом I, дунайским солдатом, не принадлежавшим к этому магическому кругу и ненавидевшему их самих и их влияние. Конечно, им крепко досталось от него, и на короткое время произошло что-то вроде полного раскола между правительством и аристократией. Назначение императором префектом претории известного энергичного аристократа Петрония Проба было попыткой примирения с наиболее влиятельными благородными семьями в его правление, которое вскоре закончилось.

Однако некоторые писатели того времени, пропитанные аристократическими традициями, были способны дать отпор Валентиниану I — если и не в лицо, то хотя бы после его смерти. Одним из таких был Аммиан, который, хотя и был унижен аристократами, ушел с головой в их культурные ценности. Аммиан допускал, что Валентиниана I нельзя представлять, как «полудеревенщину», каким был его брат, но он не мог питать какие-либо симпатии к семье, привыкшей пить скверное пиво в своей родной придунайской провинции.

Этот снобизм по отношению к людям другого социального круга был одним из наиболее распространенных и неприятных явлений античного мира и оказался очень опасным во времена, когда благополучие Империи и даже ее судьба зависели от таких инородцев — людей типа Валентиниана I и его придунайских друзей-соотечественников, которые в его время спасли Рим более чем на сто лет и поставляли стране лучших императоров и солдат.

Такие предрассудки исчезают нелегко. Историк Дион Кассий в начале третьего века уже описывал таких придунайцев как грубых, диких, примитивных скандалистов, а о Галерии, императоре из деревни у Флоренциана (Дакия Рипенсис, ранее Верхняя Мезия), правившем с 305 по 311 г., было сказано, что он принимал законы «грубые и неотесанные, соответствовавшие его пастушьему происхождению. Один из его преемников, Юлиан, был вынужден слушать ораторов, насмехавшихся над грубым, деревенским окружением этих придунайских императоров. Многие писатели вообще выражали ужас перед варварами-карьеристами. Утонченный Симмах придирался к «чужестранным дорогам» друзей и соотечественников Валентиниана I. Все это носило крайне негативные формы, и когда тот же дух неприятия распространялся на все германские элементы в правительстве и армии, это становилось смертельно опасным. Соглашаясь с таким отношением к инородцам, сенаторы вносили еще один вклад в дело крушения Империи.

И в то же время, когда Запад пал, все аристократы сразу же с определенной долей иронии установили прекрасные отношения с германцем Одоакром, который привел их к бесславному концу, и стали сотрудничать с ним по всей Италии. Так и в Галлии земельная аристократия перенесла переход к появлению германцев без особого материального или духовного ущерба — опираясь на зарождающиеся феодальные отношения в германских королевствах, отличавшихся гибкой классовой структурой.

Но какого бы обоснованного порицания не заслуживал класс римских сенаторов, вина лежит не только на нем. Одна из причин заключалась во все возрастающей неспособности властей защитить как собственников, так и их собственность, как, впрочем, и любой другой класс. Правительство должно быть хозяином в своем собственном доме, чего нельзя сказать о правительстве позднего Рима. Несмотря на все его страстное желание мобилизовать все для взимания денег, оно потерпело неудачу в своих последних усилиях добиться этого, а потому государство и рухнуло.