Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева - [99]

В последнее время М. С. Горбачев стал все активнее приглашать на пленумы ЦК не только руководителей партийных комитетов областей, краев, республик, не входящих в состав ЦК, но также военачальников и представителей общественности, народных депутатов от КПСС, членов Президиума Верховного Совета СССР. Число приглашенных было значительным, и зал заседаний пленумов в Кремле едва вмещал всех участников. Кого генсек не желал пускать на заседания, так это журналистов и работников аппарата ЦК. Горбачев внимательно просматривал списки приглашенных и вычеркивал всех неугодных ему людей.

В своих действиях по созыву на пленумы «зрителей» Горбачев, к сожалению, повторялся. В прошлом Н. С. Хрущев, теряя свой авторитет в партии и народе, уже приглашал на пленумы тысячи коммунистов и беспартийных. Разумеется, в такой аудитории ни коллективного, ни откровенного и тем более критического обсуждения поставленных в повестку дня вопросов не получалось. Зато было много аплодисментов, и у приглашенных оставалось чувство соучастия в решении задач социалистического строительства. Я неоднократно и сам участвовал в таких мероприятиях и поначалу считал, что так и надо. Впрочем, многие скоро разобрались, что созыв «зрителей» на пленумы не был проявлением демократии. Скорее наоборот. Это была циничная форма зажима критики под вуалью гласности и всенародности решения вопросов. И вот теперь Горбачев повторял старые хрущевские приемы.

Но Михаил Сергеевич не только повторял старые приемы. Он кое в чем обогатил методы зажима критики, что показывало его творческий подход к делу. Накопившееся несогласие членов ЦК с линией генсека он гасил, например, таким способом: накануне открытия Пленума Михаил Сергеевич собирал в малом конференц-зале на Старой площади первых секретарей ЦК компартий союзных республик, краев, областей, рассказывал им о повестке предстоящего заседания.

— Завтра нам предстоит рассмотреть ряд важных вопросов партийного строительства, — обычно начинал он, — и принять судьбоносные решения. Знаю, у вас накопилось много проблем. Наверное, все желающие не успеют выступить на Пленуме, а мне, членам Политбюро хотелось выслушать каждого. Поэтому предлагаю обсудить текущие и другие вопросы сегодня.

Такое «демократичное» вступление подкупало партийных секретарей своей искренностью. Они охотно соглашались с предложением. Критически настроенные секретари обкомов и крайкомов КПСС, желавшие выступить на Пленуме, теперь брали слово на совещании, упрекая Горбачева в отсутствии ясной линии в перестройке, шараханье, ухудшении экономического положения в стране, неясности в осуществлении международной политики. Один за другим на трибуну поднимались члены ЦК, первые секретари партийных комитетов и обрушивали критику на самоубийственную политику курса перестройки. Горбачев внимательно слушал, непрерывно записывал в блокнот все высказанное секретарями, иногда что-то уточнял. Мне казалось, что он записывает даже не вполне корректные эпитеты в свой адрес.

На таких совещаниях Горбачев предоставлял слово всем желающим, даже зная их негативное отношение к себе. Я думал, что им-то как раз генсек и не предоставит слово, чтобы не отягощать дело. И глубоко ошибался. Прежде всего лидер КПСС давал слово именно этим людям. И если слышал иногда из зала голоса несогласия с критикой перестройки, то мягко успокаивал собравшихся и просил не мешать ораторам и обнадеживал, что каждый желающий получит слово. И вот участники совещания один за другим поднимались на трибуну. Эти душевные излияния длились обычно часов 8—10, пока поток ораторов не иссякал.

— Есть ли еще желающие? — спрашивал Горбачев.

— Прошу выступить.

Но люди, собравшиеся из дальних и ближних районов, уже обессилели и сами просили завершать совещание. Горбачев нехотя соглашался и коротко подводил итог встречи, упирая на то, что на принципиальные вопросы ответы будут даны в его докладе на Пленуме, а сейчас он хотел бы только затронуть вопросы, связанные или с уборкой урожая, или с зимовкой скота, или со снабжением населения продовольствием. На этом речь генсека обычно завершалась. Иногда, правда, критики его, как говорится, «доставали», и тогда он срывался с тормозов и устраивал небольшой, но впечатляющий спектакль. В нем просыпался артист, трибун-трубач, который весь свой дар перевоплощения направлял на то, чтобы разгромить своих критиков.

— С себя надо начинать перестройку, — говорил Михаил Сергеевич.  — Вы имеете все возможности работать, и нечего кивать на центр…

После таких совещаний он приходил измочаленный, сбрасывал пиджак и жаловался:

— Вся спина мокрая, пока им мозги вправляешь. Видел, кто пришел на смену прежним секретарям?

Эти страдания Горбачева накануне Пленума ЦК были хорошо отрепетированным и талантливо сыгранным спектаклем и имели нужный эффект. На другой день после доклада генсека на Пленуме практически никто из тех, кто выговорился накануне, слова уже не просил, линию Горбачева не критиковал. Одни из них считали, что высказали генсеку и членам Политбюро все, что о них думали, другие несколько стеснялись азарта вчерашнего выступления, а кое-кто, наверное, и просто побаивался повторить сказанное накануне. И Пленум проходил довольно спокойно, в лучших традициях прошлого. Тот, кто когда-нибудь станет изучать стенограммы заседаний Пленумов ЦК в 1990–1991 годах, не почувствует в полной мере накала политической борьбы, поскольку критика перестройки, всего курса Горбачева, как правило, выносилась за рамки официального заседания членов ЦК. Для Михаила Сергеевича все кончалось относительно благополучно. Принимались обтекаемые решения, сглаживались противоречия, возникала иллюзия единства членов ЦК.