Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева - [97]

В деятельности Политбюро и Секретариата ЦК при Горбачеве не было творческой, слаженной работы. С самого начала среди членов Политбюро и секретарей ЦК витал дух недоверия и соперничества, часто переходящий в открытые конфликты с выяснением отношений, желанием покинуть свои посты.

Горбачев так распределял обязанности между членами Политбюро и Секретариата, что столкновение лидеров партии было неизбежно. Я уже говорил, что так было в деятельности Лигачева и Яковлева, Лигачева и Никонова, между Шеварднадзе и Яковлевым. Занимавшиеся одними и теми же вопросами, все эти люди имели в партии равновеликие полномочия и не хотели их уступать.

Как-то Горбачев пригласил меня для доклада, и в это время к нему срочно попросил разрешения зайти член Политбюро, секретарь ЦК Лев Николаевич Зайков. Я хотел выйти, но М. С. Горбачев остановил меня. То ли он рассчитывал, что при мне Зайков не будет столь откровенен и быстрее уйдет, то ли хотел слушать Льва Николаевича при свидетеле. Так, кстати, он поступал довольно часто. Генсек почему-то желал вести некоторые доверительные беседы в присутствии кого-то из своего аппарата. Вот и в тот раз я стал невольным свидетелем откровенного излияния Л. Н. Зайкова о положении дел в Секретариате, взаимоотношениях председательствующего с некоторыми другими секретарями ЦК. Он был крайне возбужден и расстроен, стал рассказывать о ненормальной работе, утрате в ЦК коллегиальности, неуважительном отношении к секретарям ЦК, что не шло на пользу дела.

Постоянно жаловался на вмешательство некоторых секретарей ЦК в хозяйственные дела Н. И. Рыжков. У него также кое с кем складывались трудные отношения. И прежде всего с Е. К. Лигачевым, чему, как мне кажется, способствовал Горбачев, довольный отсутствием согласия между двумя ведущими фигурами в партии. Приходили к Горбачеву и другие руководители с просьбой освободить их от работы в силу сложившихся ненормальных отношений в Секретариате и Политбюро. В общем, существовало много трений, которые разлаживали работу. Возможно, в любой другой организации трения и ссоры не оборачивались бы столь печально для дела, но скрытая конфронтация членов Политбюро слишком дорого обходилась партии, всему обществу.

Это поразительное умение Горбачева всех столкнуть и рассорить было поистине уникальным. Я так и не понял: то ли он хотел этой натянутости в отношениях, чтобы легче руководить Политбюро, то ли создавал такую ситуацию в силу своеобразного характера, отсутствия должного опыта. Но результат в последний период оказался один — на заседаниях Политбюро были люди, уже не воспринимающие доводы друг друга, а потому принять согласованное решение часто не могли. Среди них возникали споры, иногда бурные. Все чаще и чаще М. С. Горбачев после заседаний Политбюро оставался с Н. И. Рыжковым для объяснений. Он рассказывал потом, что «Николай не понимает сути и глубины перестройки». Наверное, это было так потому, что и сам Горбачев не понимал этого, постоянно маневрируя, и тем дезориентировал все структуры власти и управления и даже своих соратников.

На заседаниях Политбюро первое время обсуждались многие вопросы деятельности МИД. Они часто выносились и за повестку заседания. Когда все удалялись, члены Политбюро в узком кругу обсуждали то, что никогда не должно было выйти из этих стен. Речь прежде всего шла о кадрах министерства. Э. А. Шеварднадзе начал наводить порядок в этом заказнике, но это была скорее передвижка мебели в доме, чем замена «блатных» кадров. Многое осталось нетронутым. Правда, и запущенность там была велика. Фамильные династии в Министерстве иностранных дел были распространены довольно широко.

Я уже говорил, что со временем роль Политбюро начала снижаться, заседания проводились все реже и реже, решения принимались поспешно, часто единолично. Иногда заседаний не было месяцами, что впоследствии подвергалось серьезной критике на Пленумах ЦК. Протоколы Политбюро «худели». Партия, члены ЦК видели, как из некогда мощного организма вытекают остатки крови, и это были похороны того органа, равного которому по своему значению в стране не было. Все больше обозначался паралич власти. М. С. Горбачев не хотел слышать замечаний Н. И. Рыжкова, Е. К. Лигачева, Н. А. Слюнькова, а позже О. С. Шенина, некоторых других руководителей о бездеятельности Политбюро, хотя выражалось это, разумеется, в более деликатных словах.

Весьма откровенно по этому поводу высказался в газете «Гласность» В. А. Гайворонский, электросварщик Мариупольского производственного объединения «Азов-маш» Донецкой области, член ЦК и Секретариата ЦК КПСС.

«На заседаниях Секретариата, — писал он без оглядки на высокие должности и авторитеты, — мы отстаивали избранную линию поведения. Должен заметить, что, к сожалению, М. Горбачев — генеральный секретарь — появился на заседаниях Секретариата лишь два раза.

А Политбюро к началу лета 1991 года третий месяц уже не собиралось. На одном из заседаний Юрий Прокофьев, первый секретарь МГК, по этому поводу заявил, как я помню: «Если Политбюро в ближайшее время не будет созвано, я потребую на Пленуме ЦК ликвидировать этот орган. Мы — члены Политбюро и не должны нести ответственность за единолично принимаемые Горбачевым решения».