Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева - [151]

Вот тогда-то президент услышал то, чего совершенно не ожидал. В. Ярин, В. Распутин и некоторые другие говорили о том, что творится в стране, что народ устал от экспериментов, шатаний и от болтовни. Слово «пере-стройка» у большинства вызывает аллергию, ибо хорошее дело запакощено, стало издевательством над здравым смыслом. Я видел, как М. С. Горбачев багровел, и знал, что это дурной знак. Не дав высказаться всем, президент прервал заседание и больше не спешил его собирать.

— Ты посмотри, какую чушь они несли, — нервно ходя по кабинету, говорил позже Горбачев.  — И это люди, которым я доверял, вытащил их черт знает откуда. А Ярин-то, ну хорош! От Валентина Распутина я, правда, другого и не ожидал.

Судьба Президентского совета была предрешена. То ли понимая никчемность этого органа, то ли испытывая неудовлетворенность его составом, а может быть, в результате критики в Верховном Совете СССР, депутаты которого считали, что многие никчемные решения рождаются в Президентском совете, но М. С. Горбачев скоро его упразднил. Причем сделано это было второпях, настолько быстро, что члены совета узнали о своей отставке после принятия решения. Знаю, что многих такая бесцеремонность обидела до глубины души.

— А ты-то хоть знал, что нас упразднили? — спрашивал меня А. Н. Яковлев.

Я отрицательно качал головой, не меньше их обескураженный случившимся.

— Чудны дела твои, Господи, — говорил А. Н. Яковлев, жестоко уязвленный неожиданным разгоном совета.

Впрочем, скоро у него состоялся разговор с президентом. М. С. Горбачев пытался загладить эту бестактность. Обещал сохранить за А. Н. Яковлевым все материальное обеспечение и предложил ему возглавить вновь создаваемый институт президентских советников. Однако этого слова сдержать ему не удалось. Советником становился и В. А. Медведев, в прошлом, как и А. Н. Яковлев, член Политбюро ЦК и член Президентского совета. Он, конечно, не хотел и не мог попасть в подчинение А. Н. Яковлеву, поэтому пришлось и того и другого делать старшими советниками. Не пожелал сохранить М. С. Горбачев и прежнее их транспортное обслуживание, о чем мне сказал Ю. С. Плеханов. То же произошло и с заработной платой, ибо здесь разница в окладах не была бы понятна другим президентским помощникам и могла образовать узел дополнительных противоречий.

То, что президент СССР не сдержал слово, наводило на грустные размышления. А. Н. Яковлев тяготился своими обязанностями, а в середине лета 1991 года пришел к М. С. Горбачеву с заявлением об уходе.

— Приходил Александр, — сказал он, — оставил заявление об уходе и обстоятельную записку, мотивирующую этот его шаг. Я просил не торопиться, подумать. Возьми заявление, но хода ему не давай.

В начале июля А. Н. Яковлев уехал в отпуск на Валдай и оттуда прислал Горбачеву новое заявление об отставке. На этот раз М. С. Горбачев вернул его подписанным.

Меня это обеспокоило, но не удивило. После неожиданного заявления Э. А. Шеварднадзе об отставке удивляться было нечему. Обстановка вокруг президента была давно нездоровой, какой-то неискренней и гнетущей. Он никому и, полагаю, никогда не доверял, ревниво относился к деятельности и успехам других. Но внешне это не всегда бросалось в глаза, и люди поначалу тянулись к нему.

В первые годы работы на новом посту Михаил Сергеевич, как я уже говорил, был окружен заинтересованным вниманием ученых, литераторов, журналистов, политических деятелей, ему было легко встречаться с той частью интеллигенции, которая не только ждала перемен, но и искала лидера, способного объединить и возглавить все здоровые силы общества. Люди бескорыстно старались помочь Михаилу Сергеевичу, выдвигали новые идеи, приносили разработки, выношенные многими годами размышлений, и делали все, чтобы перестройка не только началась, но закрепилась, принесла положительный результат.

Это был период, когда большинство верило в возможности улучшения жизни в стране при Горбачеве, создания свободной творческой обстановки во всех сферах общества. Однако уже тогда настораживала некоторая скованность Михаила Сергеевича по отношению к тем, кто пришел помогать ему. Было такое ощущение, что он не до конца им верит, сомневается в искренности и потому никогда не говорит откровенно. Эта стена отчужденности, бездеятельности, некорректность в отношениях вели к тому, что многие стали искать предлоги для ухода от Горбачева.

Я знал о его старых, со студенческой скамьи отношениях с А. И. Лукьяновым. Мне всегда казалось, что давняя связь позволяет ему с доверием опираться на помощь и советы А. И. Лукьянова. Но этого не происходило. Он часто пренебрежительно говорил о Лукьянове, о его «профессорском» тоне, поучающих рекомендациях.

— Что он меня пугает негативным общественным мнением, почтой, — часто с возмущением говорил Михаил Сергеевич.  — Меня поддерживает народ, и менторский тон неуместен.

Разумеется, я не знал всех тонкостей их отношений в прошлом и настоящем, но хорошо видел, что Горбачев с трудом переносил Анатолия Ивановича. Все это мешало деловым отношениям. Подливала масла в огонь и Раиса Максимовна, невзлюбившая дамскую половину семьи Лукьяновых. По некоторым репликам и замечаниям создавалось впечатление, что Михаил Сергеевич болезненно воспринимает популярность, которую приобретал А. И. Лукьянов в Верховном Совете СССР. Кроме того, Лукьянов был более начитан и образован, и это раздражало Горбачева. Он часто, не сдерживаясь, отпускал колкости в адрес Лукьянова. Конечно, у Анатолия Ивановича были свои недостатки — обидчивость, мнительность, но он честно исполнял свой долг и те указания, которые давал ему Горбачев. Это не спасло Анатолия Ивановича, и на VI Съезде народных депутатов СССР Горбачев фактически настоял на его виновности в августовских событиях и сдал прокуратуре для ведения следствия. Такое впечатление осталось у многих депутатов, да, полагаю, всех, кто видел эту омерзительную сцену по телевидению.