Крушение надежд - [63]

Судьба этой девушки навсегда осталась в памяти Рупика. Это была первая действительно трагическая жизненная история на его пути. Он все размышлял и размышлял о том, как скрестилась история сломанной гребенки с историей сломанной жизни. И как прекрасно могла бы сложиться жизнь Жени в родной Польше, если бы ее страну и саму ее не изуродовала несправедливость столкновений политических и социальных сил мира.

28. Глухомань бездорожья

Маленький «Як-12» с красным крестом на борту заскользил по льду озера. Рупика встречала молодая женщина-хирург, она лихо дернула вожжи, когда он сел в сани-розвальни:

— Но-о!

Лошадь мотнула головой, дернулась и потряслась мелкой рысцой.

Рупик поразился:

— Ой-ой, как вы ловко правите лошадью.

Она хлестнула еще раз:

— Вам тоже придется этому научиться.

Врачи больницы, все молодые, устроили ему дружную встречу. Спели вместе песню собственного сочинения:

Ох, и худо же в нашем Пудоже,

Ох, и стужи же в нашем Пудоже,

Ох, и лужи же в нашем Пудоже,

Ох, и тяжко же в нашем Пудоже.

Спели и рассмеялись:

— Жизнь здесь не такая сладкая, как в больших городах. Наш Пудож всегда был знаменит тем, что дорог в него нет, а добираться через леса и болота трудно. Поэтому в старину сюда сбегали староверы, спасаясь от религиозных преследований. Если их все-таки настигали, они сжигали себя в деревянных избах. В опере Мусоргского «Хованщина» есть такой эпизод со старцем Досифеем. С того времени Пудож изменился мало, только что электричество провели. А в общем глухомань бездорожная как была, так и осталась. Даже избы те же — высокие, на сваях, от половодья в разлив.

Врачей было всего шестеро, две женатые пары, Аксельроды и Шнеерзоны. Они провели его по больнице, рассказывая по ходу:

— Больница старая, бревенчатая, на кирпичной основе, стоит больше полувека. Чувствуете духоту? Это дерево пропиталось за годы запахом карболки и гноя, потому что с прежних времен здесь главный бич инфекция. Условия трудные: лекарств не хватает, антибиотиков совсем мало, советские, плохого качества. Медицинское оборудование бедное, даже шприцов и игл недостаточно. Рентгеновская установка есть, но такая старинная, какой, наверное, пользовался сам Конрад Рентген в конце прошлого века. Работать нам приходится не только днем, но зачастую и ночью. А главное, зарплата низкая и жильем нас не обеспечивают. Давно обещают начать платить «полярную» надбавку и построить многоквартирный дом. Мы все ждем, а пока подрабатываем дежурствами, квартиры снимаем. Снабжение городка продуктами почти нулевое. Обедать ходим в городскую столовку, за маслом и колбасой летаем на санитарном самолете в Петрозаводск. Вызовем самолет для пополнения запаса крови, а обратным рейсом сами летим. Ну, на день-два задержимся там, все-таки центр, концерты бывают, друзья там. Что вам сказать?.. В таких условиях при такой скудной жизни трудно быть энтузиастами медицины. Через пару лет такой работы начинается ужасная рутина, многие ничего по специальности не читают, лечат спустя рукава. А некоторые просто спиваются.

* * *

Такое описание условий жизни и работы расстроило Рупика: ему придется пережить еще много столкновений с жизнью в глухой провинции. Но он решил твердо держаться своих принципов: лечить больных со всей ответственностью, каждый день вести записи клинических наблюдений за ходом болезней, чтобы не терять факты и мысли, а суммировать полученные наблюдения (как советовал Ефим). Кроме того, он хотел выучить за два года французский язык. И ко всему — не опускаться внешне, выглядеть солидно, как полагается доктору, ходить всегда с галстуком…

Непривычные несуразности начались с первых дней. Рупика поселили в Доме для приезжих, грязной двухэтажной избе для крестьян из района. Ни водопровода, ни канализации, уборная во дворе. Правда как доктору ему дали место в единственной крохотной комнате «на две койки» — для районных служащих. В ней стоял старинный умывальник с медным краном, явно реквизированный из какого-нибудь купеческого дома, с бачком для воды и большой фаянсовой раковиной. Она была испещрена паутиной старых трещин. Через эту фаянсовую раковину вода из бачка стекала в ведро внизу.

Рупик видел рисунок подобного умывальника только в детстве в старой книге Корнея Чуковского «Мойдодыр». И каждый раз, наклоняясь над растрескавшейся раковиной, он вспоминал строчки:

Я великий умывальник,

Знаменитый Мойдодыр,

Умывальников начальник

И мочалок командир…

И от этого воспоминания ему становилось весело и легко, как в детстве.

Соседом Рупика по комнате оказался журналист из петрозаводской газеты «Советская Карелия». Он застрял в Пудоже из-за бездорожья. У него на умывальник был другой взгляд. В первый же вечер он пояснил:

— Этот умывальник дает нам большое преимущество: ночью поссатъ захочется — не надо выходить на холодный двор, ссы себе в раковину, все в ведро стечет, а утром уборщица вынесет.

По вечерам Рупик пытался записывать дневные наблюдения или открывал самоучитель французского языка и читал при тусклом свете лампы под потолком. Но соседу журналисту хотелось пить коньяк и беседовать о бабах. Он мечтательно говорил: