Крушение надежд - [27]

Она по-матерински обняла его:

— Какое беспокойство? Я очень рада, что вы пришли. Мой муж был бы счастлив познакомиться с вами. Он рассказывал про ваш подвиг, только не знал вашего имени. Так вот вы какой, наш герой!

Саша склонил голову набок, залепетал:

— Эмма Карловна, ну какой я герой? Всю операцию, в которой и участвовал, ниш муж задумал и разработал. Спасибо ему.

— Ну-ну, не скромничайте.

— А как сейчас здоровье генерала?

— Пока он находится в тюремной психиатрической больнице, там его наблюдают. Но он крепкий человек, и я надеюсь, что его освободят.

Она провела Сашу по шести комнатам и коридорам особняка. На стенах были развешаны фотографии, другие стояли в рамках на столах и тумбочках. На них Судоплатов в генеральской форме, со звездой героя, был снят где один, а где — с другими известными военными.

— Какие знаменитые люди сфотографированы с вашим мужем!

— Да, было время, когда его уважали. Пойдемте за стол, и вы мне все расскажете.

— Я расскажу, конечно, расскажу. Когда я сбежал из плена, мне хотелось дойти до Витебска, чтобы узнать о маме и сестрах. Я застрял в одной деревне… — Он вдруг прервал рассказ, потом добавил: — Там была одна чудесная женщина, Надя, из города.

Лицо Саши зарделось, Эмма хитро посмотрела на него и спросила с чисто женским любопытством:

— А Надю Вы потом, после войны, видели?

— Нет, не пришлось. А хотелось бы, очень, — сказал он огорченно и глубоко вздохнул.

Мария с Эммой по-женски переглянулись — наш герой был влюблен.

Эмма сказала ободряюще:

— Может быть, все-таки вы встретитесь опять.

— Как ее разыскать? Я ведь даже фамилию ее не знаю. Помню, что Надя и что очень красивая. Потерял я ее… — И Саша опять вздохнул.

— Ну а что потом, после Нади, было?

— Потом? — Он так задумался, вспоминая Надю, что потерял нить разговора. — В львовской тюрьме меня долго держали в камере. Однажды гестаповский офицер закричал мне по-немецки, чтобы я помыл пол в его кабинете. А когда мы вошли в кабинет, он вдруг тихо заговорил по-русски. Я страшно удивился, а он сказал: «Я даю тебе важное задание». Оказалось, что нас отправят работать на железнодорожных путях, в Дрезден, и мне нужно следить за эшелонами немецких солдат и запоминать, сколько их и куда отправляется. Потом я сбежал и спрятался в сторожке стрелочника, под полом. Он оставил мне там рацию и инструкцию, что и как передавать. — Тут Саша покраснел и добавил: — Но этого я вам сказать не могу, это пока еще военная тайна. Я все передал, но потом немцы меня нашли, мучили на допросах и повели на казнь — повесить хотели. Я был в таком состоянии, что плохо это помню.

Эмма воскликнула:

у Да про вас надо поэмы писать, надо кинофильм снимать! Это же настоящая героическая эпопея!

— Нет, что вы, Эмма Карловна, какие поэмы? Этого я не заслуживаю. Конечно, было нелегко.

Она смотрела на него с материнским обожанием, в глазах стояли слезы.

— Саша, вы так трогательно застенчивы, я в жизни не встречала такого человека. Но откуда, откуда вы взяли столько силы воли и мужества, чтобы вытерпеть все это?

Он снова покраснел:

— Эмма Карловна, ведь это очень просто: человек попадает в такие обстоятельства, что у него нет другого выхода, если он хочет выжить. А выжить мне очень хотелось.

Павел, улыбаясь, добавил:

— Саша тогда так это сформулировал: «Живым остаться — это главное геройство».

16. Встреча Саши с Зикой Гликом

У Саши была только одна мечта: скорее поехать в Витебск. Он еще надеялся, что мама и сестры живы и ждут его. С вокзала в Витебске Саша почти бегом поспешил на свою улицу. Но вокруг был только разрушенный город, и от его улицы ничего не осталось. С тяжелым предчувствием он пришел в горсовет, там его приветливо встретил председатель:

— Как их фамилия? Липовские? — Он порылся в каких-то бумагах: — Такие в списках жителей не значатся.

— Как не значатся? Мы прожили здесь всю жизнь: моя мама Софья Абрамовна и две сестры — Рахиль и Сара.

Услышав еврейские имена, председатель удивленно посмотрел на Сашу: он не мог сопоставить в уме сына-героя и мать-еврейку.

Потом спросил:

— Так они что, евреи что ли?

— Ну да, евреи.

Напрашивался вывод: значит, и ты еврей. Но он постеснялся произнести эти слова, только объяснил:

— Так ведь всех витебских евреев убили еще в сорок первом году: согнали в лес, заставили рыть ров и расстреляли прямо на краю. И документов никаких не осталось.

— Всех?

— Ну да, всех до одного, и даже детей.

Значит, еще один жуткий удар судьбы! Теперь Саша окончательно уверился, что на всем свете остался из семьи в живых он один. И тогда этот мужественный человек заплакал прямо в кабинете чиновника.

— Знаете, я надеялся… Где это место в лесу, есть там памятник?

— Место известно, но памятника пока нет. Все думаем поставить, да средствов не хватает.

Саше дали машину, он съездил в лес, нашел только поляну, густо заросшую кустами и травой. Долго стоял, представляя себе ужасную картину — маму и сестер в последние мгновения их жизни. И плакал, проливая слезы на траву над их костями.

* * *

Обратный путь Саши проходил через Ригу, и он решил остановиться там на день. Ему хотелось вновь увидеть город: в августе 1939-го, во время так называемого «добровольного присоединения» Латвии, Литвы и Эстонии к Советскому Союзу он был там со своим дружком Сашкой Фисатовым.