Кругосветное путешествие короля Соболя - [54]

И все же, хотя великосветские приглашения заставляли меня сносить немало обид и уколов, к счастью, нашлись и другие дома, где действительно царили терпимость и человечность, присущие, как раньше полагал Август, всему Парижу.

После длинной череды томительных ужинов я уже не рассчитывала на любезный прием в светском обществе и готова была умолять Августа не настаивать, чтобы я сопровождала его. В то же время у меня неотступно стояли перед глазами те дамы, что расточали ему улыбки. Если мне не удастся преодолеть этот барьер и я откажусь от выходов в свет, мое положение рядом с Августом в лучшем случае сведется к роли обманутой жены, а в худшем — брошенной любовницы. Но я боролась в одиночку, ибо до сих пор не нашла никого, кто помог бы мне на этом тернистом пути. Вот тогда-то в один прекрасный день мы и получили приглашение от некоего барона Гольбаха. Август впал в растерянность. С одной стороны, его взволновала мысль встретить человека, о котором некогда с таким пылом рассказывал его гувернер Башле. А с другой, он опасался быть замеченным в обществе того, кто так долго был другом философов и сам стал философом, причем его сочинение «Система природы», вышедшее двумя годами раньше, продолжало служить предметом горячих споров на светских ужинах в силу своей абсолютной безбожности и провозглашения идеи равенства. Положение философов было парадоксальным: приближенные к королям, имевшие влияние на все общество, они оставались уязвимыми, и парламент периодически выносил им суровые приговоры. Король лавировал между рифов, стараясь не пустить ко дну корабль монархии. Он только что изгнал иезуитов, но затем избавился от виновника их опалы, герцога Шуазёля. Он допускал преследование философов, защищавших идеи, опровергавшие власть религии и абсолютизма, но ни в коем случае не желал, чтобы эта борьба придала дополнительные силы парламентариям и помогла им оспаривать его власть. Притом он порой обращался к философам для нападок на парламент.

В этой запутанной ситуации Август боялся потерять заработанный им в правительстве кредит доверия, а с ним и преимущества, которые он собирался из него извлечь. Поэтому он старался держаться в стороне от философских и религиозных распрей. Однако любопытство подталкивало его принять приглашение барона: он рассчитывал отыскать Башле и надеялся получить сведения о нем у его давнего соратника.

Последние соображения перевесили, и мы отправились к Гольбаху. Я опасалась, что там меня ждут те же унижения, что и на прочих званых ужинах. Но с самого нашего появления в особняке на улице Сен-Рош я была приятно удивлена совершенно иным к себе отношением. Когда мы прибыли, барон поспешил приветствовать нас. После полудня прошел дождь, и почва была влажная. Обычно аристократы остерегались пачкать свою изящную обувь. Но обувь Гольбаха, как и весь его наряд, не боялась непогоды. Вернувшись накануне из своего замка в Эсе, он не стал ничего менять в привычном облачении: те же тяжелые кожаные башмаки, в которых он ходил по сельским дорогам, одежда из плотной ткани, расстегнутый ворот рубашки. Это был мужчина лет пятидесяти, не слишком изящный, но нрава простодушного и веселого, отличавшийся грубоватой немецкой прямотой. Когда Август заговорил с ним на родном языке, тот в ответ громко рассмеялся и стиснул его в объятиях. Он помог мне выйти из экипажа, взяв кончики моих пальцев в свои мозолистые руки садовника. Потом, глядя на меня с восхищением, помог подняться на крыльцо. Как ни странно, я не почувствовала того легкого отвращения, которое обычно вызывали во мне масленые взгляды принимающих нас хозяев. Они казались мне оскорбительными, свидетельствуя о том, как мало заботила этих престарелых ловеласов моя честь. Глаза Гольбаха не выражали ничего подобного, в них читалось искреннее и бескорыстное восхищение творением природы. Точно так же он мог бы смотреть на полевой цветок или на лебедя, плывущего по водной глади пруда.

Август в очередной раз пробормотал что-то невнятное, представляя меня. Барон обернулся и взглянул ему в лицо:

— Вы не женаты?! — воскликнул он.

Я испугалась, но, когда Август в крайнем смущении ответил, что нет, Гольбах снова обратился ко мне.

— Вот и славно! — сказал он с широкой улыбкой. — И остерегайтесь брачных уз. Наши священники без зазрения совести заставят вас произнести кучу абсурдных клятв. Но единственный ваш долг — быть счастливыми. Свободно пользуйтесь тем, чем природа так щедро наделила вас для радости. Ну же, проходите.

И, подхватив нас обоих под руки, он двинулся в гостиную.

Мы увидели человек десять. Окна были распахнуты в сад, присутствующие гости разбились на небольшие группы. Некоторые сидели в больших, обитых бархатом креслах, другие предпочитали облокотиться о подоконник или же прислониться к оконной раме. Я отметила, что дамы были изящно одеты, но не выказывали того высокомерного притворства, с которым я сталкивалась в других домах. Было в этих женщинах нечто особенное — если не небрежность, то по меньшей мере свобода, что и придавало их туалетам изысканность и завершенность. Впрочем, это сказывалось и в манерах. Одна из женщин оседлала подлокотник глубокого кресла, другая уселась на низком подоконнике, свесив ноги наружу, изящно повернувшись спиной к присутствующим. Еще одна, постарше, склонившись, гладила огромного бургундского дога. Грязные лапы собаки оставляли на паркете заметные следы — он явно недавно бегал на природе.