Кругосветное путешествие короля Соболя - [32]

Стало быть, я сама должна избавить его от этой угрозы. Такую цену надо было заплатить, чтобы наша любовь не погибла.

Видите, я была по-прежнему наивна, но во мне ничего не осталось от той пассивной и покорной девушки, какой я была еще несколько недель назад. Я созрела, чтобы использовать любые средства, пусть даже смертельно опасные. Мои рассуждения были просты, как и все заблуждения. Я не могла сама донести эти сведения до коменданта. Скорее всего, он просто не принял бы их во внимание, как это произошло с торговцем-отравителем, который раскрыл ему все дело. А если бы и поверил, то не преминул бы обойтись с Августом так же, как с остальными, и вынести ему суровый приговор. В сущности, ведь отец примирился с нашим союзом только по принуждению. Он был бы счастлив отомстить не только Августу, но и мне самой.

Донос должен быть заслуживающим доверия и обстоятельным, исходящим от одного из заговорщиков. Тогда у меня будет время вмешаться и объяснить, что я все знала и что Август, хоть и не впрямую, приложил руку к раскрытию всего дела. Таким образом, он освободится от обязательств перед своими собратьями и на нем не будет ответственности за донос, а значит, не будет и угрозы мести.

У меня был единственный инструмент для достижения цели: Степанов.

Я предпочитаю сразу сказать вам, что по прошествии времени строго осуждаю себя за тогдашние поступки. Я слишком далеко зашла в своих ухищрениях влюбленной женщины, к тому же не знающей жизни, и повела себя безоглядно и чудовищно жестоко. Я послала свою горничную тайком предупредить Степанова. От моего имени она назначила ему свидание на опушке леса, у деревни, за холмом. Зимой я туда ездила кататься на санях, любовалась деревьями в инее и наблюдала, как по другому берегу реки бродит семейство бурых медведей.

Со стороны моего каюра опасаться было нечего — он едва говорил по-русски. Сразу после обеда я отправилась на прогулку и вскоре увидела Степанова — тот делал вид, что рубит лес, поджидая меня. Я велела остановить сани, и мы обменялись несколькими словами. Он снял шапку из выдры и мял ее в руках.

— Друг мой, — сказала я с лицемерием, которое сегодня приводит меня в ужас, — я все знаю о готовящемся заговоре, в котором вы, к несчастью, принимаете участие.

Он хотел было ответить, но из его рта вырвалось только облачко пара.

— Дело скоро будет раскрыто. Я потрясена обманом того, кого я любила. Он будет наказан в меру своего предательства.

Слабая улыбка тронула губы Степанова, раскрасневшегося от холода.

— Раз уж дело будет раскрыто, а так будет непременно, пусть лучше заговор раскроете вы. Вы избежите какого-либо наказания и в награду получите свободу.

Больше я ничего не сказала, но улыбка, озарившая лицо несчастного, давала понять, какие надежды пробудила я своими словами.

Я добавила, приказав каюру трогаться в путь:

— И не теряйте времени, если хотите оказаться первым.

Не успев вернуться к себе, я принялась писать отцу письмо, в котором признавалась, что узнала все о заговоре от самого Августа. Я объясняла, что он не мог противостоять давлению, которое оказывали на него бывшие товарищи по ссылке, и я сама уговорила его не идти на риск, донося на них. Вот почему я подговорила сделать это другого человека, которому, возможно, придется заплатить за донос жизнью.

Это нагромождение лжи имело единственной целью спасти Августа. Я только позабыла об одной детали — выяснить, что думает он сам.

В течение вечера ничего не произошло. Отец отужинал с нами и с самым непринужденным видом говорил на разные темы, касавшиеся поселения. Никакое послание ему не передавали. Все мы отправились спать в безмятежном настроении, которое с моей стороны было чистым притворством.

Вторую ночь подряд я не спала. Приотворив, несмотря на холод, окно, я ожидала услышать крики, которые могли донестись со стороны хижин. Но все было тихо. Буря разразилась только рано утром.

Когда мы собрались за легким завтраком, стражник явился доложить отцу, что между ссыльными и казаками произошла стычка. Отец бросил салфетку на стол и встал.

— Они у меня получат, — бросил он.

Я смутно чувствовала, что этот инцидент как-то связан с заговором, но не могла понять, как именно. Мать заметила мою нервозность и, не зная ее причины, протянула руку, чтобы погладить меня и успокоить.

Отец чуть позже вернулся и занял свое место за столом. Он рассказал, что на одного из ссыльных напали его же товарищи, утверждая, что он пытался их отравить.

— Опять! — воскликнула мать.

— Здесь это дело обычное.

Когда нападавшие схватили предполагаемого отравителя, тот стал кричать, и прибежали солдаты, проходившие рядом с лачугой. Ссыльные отказались выдавать своего пленника, тогда вмешались другие солдаты. Спор вылился в форменное сражение.

— Что вы решили? — спросила я, не показывая, как меня волнует его ответ.

— Я вернул солдат туда, где они расквартированы, и предоставил ссыльным самим улаживать свои дела.

— Что они сделают со своим товарищем?

— Будут судить, вероятно. Они в этом достаточно поднаторели, и я могу на них положиться, когда речь идет об их внутренних распрях.