Кругосветное путешествие короля Соболя - [26]

Я пыталась наводящими вопросами подтолкнуть его к выражению своих чувств и к тем упоительным переживаниям, примером которых служили мне романы.

Он поддавался с трудом.

Разумеется, ему случалось в моменты особенной близости шептать мне более нежные слова и заверять в своей привязанности ко мне. Он даже иногда касался губами моей руки и гладил запястья. Однако дальше он не заходил, оставаясь в рамках, предписываемых благородному человеку. Сначала я была ему признательна за такую сдержанность. Потом столь малая настойчивость породила во мне нетерпение. Я была одновременно счастлива тем уважением, которое он мне выказывал, и разочарована тем, что мне не приходилось более энергично отстаивать свою добродетель.

Я страшно корила себя за такие капризы. Мне было ясно, что неловкость Августа объясняется тем, что его смущает положение заключенного. Моя любовь была так глубока, что я то и дело спрашивала себя, настолько ли глубоко и его чувство. Во мне жило тайное убеждение, что он меня любит. Он будет вынужден сдерживаться, говорила я себе, пока не станет свободным. Я могла притворяться, что забыла о его положении узника, но над ним оно довлело ежесекундно, запрещая давать волю сердечным порывам.

Разделявшая нас пропасть казалась ему непреодолимой, в чем, конечно же, и была причина его отстраненности. По крайней мере, я в это верила, пока не узнала его истинные намерения. Я не только должна была открыться ему первой, мне еще предстояло так изменить обстоятельства, чтобы наша любовь получила право на существование. Я решила сделать все возможное, чтобы положить конец отвратительному рабству, в котором находился Август.

Тем временем я замечала, что, по крайней мере, его материальное положение улучшалось. Он стал одеваться приличнее: избавился от лохмотьев каторжника, обзавелся настоящей полотняной рубашкой и меховыми сапогами, какие делали на Камчатке, и теплой шубой из куницы. Каким образом он сумел приобрести это добро, столь ценимое ссыльными? Или у него были с собой деньги — что маловероятно, — или же он нашел в колонии хорошо оплачиваемую работу, что казалось еще невероятнее. В конце концов я узнала, что он был искусным игроком в шахматы и превратил это в источник дохода.

Его величество царь Петр запретил карточные игры в поселении, дабы не поощрять азарт, который они возбуждали, и те разные виды насилия, которое из этого проистекали. Но игроки не избавились от своего порока. Они просто обратились к шахматам. На кону были крупные суммы. Случалось, что противники нанимали более умелых игроков, чтобы те сыграли вместо них партию, и выплачивали вознаграждение, пропорциональное выигрышу. Август так и начинал, прежде чем собрал достаточно денег, чтобы самому делать крупные ставки.

Слава о нем быстро распространилась. Он играл и с сотрудниками отца, такими как начальник канцелярии или казацкий атаман, и с многочисленными торговцами пушниной. Кстати, бывало и так, рассказывал он мне, когда я об этом заговорила, что часть ставок оплачивалась деньгами, а остальное — мехами.

Я с опаской относилась к этому его занятию. Игра часто становилась поводом для ссор, иногда доходящих до драк. Она же оказывалась причиной мести и даже кровавых преступлений. Август обещал мне избегать риска. Игра не была для него потребностью. Он выучился шахматам во время военных походов и плена. Превосходства он добился без особого труда и, во всяком случае, без страсти. Он прибег к этому способу, как сам признался, только чтобы улучшить свое стесненное положение и быть достойным посещать такой дом, как наш.

Я ему поверила.

Однако две недели спустя он появился на очередном уроке музыки с разбитой губой и шишкой на виске. Любовь во мне забила тревогу, не столько из-за травм, которые были не так уж серьезны, сколько из-за опасности, которой он, без сомнения, подвергся. Я засыпала его вопросами. Сначала он пытался отделаться кучей выдумок, потом признался, что один торговец с двумя подручными устроили на него засаду после ссоры за игрой в шахматы. Он защищался и обратил их в бегство.

Этот случай не имел последствий, а устроивший засаду понес наказание за свой бесчестный поступок. Однако, как и показало будущее, подобные ситуации могли повторяться и сделаться куда более опасными. Инцидент напомнил мне, что ситуацию необходимо разрешить без промедления. Разумеется, все были в курсе, что Августа благосклонно принимают в нашем доме. Одно это и вдобавок деньги, которые он добывал, обыгрывая всех в шахматы, не могло не вызывать зависти и грозило ему большими бедами. Следовало найти способ сделать его свободным.

Бесполезно было просить о чем-либо еще отца, он и так выказывал Августу все возможное благоволение: принимал его в своем доме, подарил нарты с собачьей упряжкой и каюром, а также столовое серебро для будущего жилища. Он приглашал его к нам на ужины, устраиваемые в честь заезжих официальных лиц, либо просто ради удовольствия побеседовать. Он даже позволил ему — и лично мне эта милость пришлась совсем не по вкусу — отлучиться на четыре дня ради медвежьей охоты. В наших местах эти животные встречались часто и в обычное время были не очень-то опасны. Но они становились крайне агрессивными, когда на них начинали охотиться. К счастью, Август вернулся целым и невредимым. Через начальника канцелярии отец также поручил Августу составить картографию морского побережья Курил до самых американских берегов. Теперь Август проводил дни, удобно устроившись в канцелярии и изучая бортовые журналы и отчеты экспедиций.