Кругосветное путешествие короля Соболя - [12]

Мне едва исполнилось двадцать, и я все потерял.

Я стал солдатом без армии, поскольку Австрия меня изгнала. Моим единственным умением было военное искусство. Но я более не относился к нему как к элегантному и энергичному владению телом, меня более не завораживало ни мерное шествие войск, ни мощь кавалерийских атак. Я видел в нем лишь науку смерти, квинтэссенцию того, что общество может сделать с человеком, когда он отказывается от братства.

Какую же сторону принять? Обреченный держать оружие, я решил хотя бы сменить его. Мне показалось, что море может предоставить солдату более благородный, а то и красивый случай вступить в сражение, если такового не избежать. Мне опостылели грязь, траншеи, мертвые лошади. По крайней мере, в океанах ветер разгоняет миазмы, а потоки пены смывают с тел скверну. А еще я сказал себе, что, овладев морской наукой, я смогу избрать карьеру мореплавателя в торговом флоте и в один прекрасный день избавлюсь от необходимости воевать.

Я поехал в Данциг, потом в Гамбург. Мне повезло: я ходил на двух судах, которым не пришлось участвовать в сражениях и где я чувствовал себя абсолютно счастливым. Морская стихия и порты приводили меня в восторг. Не единожды я благословлял Башле за его уроки. Он был совершенно прав, убеждая меня, что наш разум исходит из наших чувств. Останься я в замке, мысли мои были бы совсем иными! Я и представить себе не мог того, что мне открылось. Я собирался отправиться еще дальше и был готов сесть на судно, отплывавшее в Большую Индию^[19], когда Провидение, в которое Башле не верил, пришло за мной, чтобы вовлечь в сражение, от которого мне уже никогда не удастся уклониться.

V

Решительно, отец приносил мне одни несчастья, как при жизни, так и после смерти. Покидая Венгрию, чтобы никогда туда не вернуться, я чувствовал себя как никогда поляком и с волнением думал о матери.

По воле случая незадолго до того один мой дядя оставил мне наследство в Литве. Я стал полноправным польским^[20] дворянином и тем самым вступил в сложную и захватывающую политическую игру, которую вела эта страна.

До тех пор я был знаком лишь с тиранией, и для меня это было привычное устройство власти, будь то в нашем замке или при венском дворе, и потому я не видел необходимости с нею бороться. Как амфибия, с рождения жившая только в воде, я не знал, что дышать можно и в другой среде. Башле не единожды мне на это указывал. Он часто говорил об абсолютной власти и о злоупотреблениях, к которым она приводит. То ли из осторожности, то ли из желания заставить меня самостоятельно осознать всю ее вредоносность, он никогда не приводил конкретных примеров, так что обучение в данной области оставалось чисто теоретическим.

В день, когда отец изгнал его из замка, я впервые воочию увидел воплощение идей Монтескье, которого Башле часто цитировал. Сосредоточив в своих жестких руках все виды власти — законодательную, исполнительную и судебную, — отец имел полную возможность самому устанавливать закон, заявлять о его нарушении и приводить в исполнение наказание, которое сам же и определял. Точно так же глава империи, суверенная владычица Австрии, вынесла мне приговор без всяких на то оснований, в силу такого же злоупотребления всеми видами власти, которые сошлись в ее руках.

В Польше я впервые обнаружил, что имелась возможность отказаться от подобного абсолютизма. Польское дворянство было помешано на свободе. Разумеется, речь шла пока что о свободе для них самих, а не для народа. Но ее дух способствовал тому, что в стране воцарилась атмосфера страстных споров. Свобода доходила до крайностей и в отсутствие пресловутого разделения властей, о котором столько говорил Башле, готова была сама себя уничтожить. Окрестные тираны раздували угли и ждали только случая, чтобы раздробить страну, если политический кризис ослабит ее еще больше. Российские цари проявляли наибольшую активность в этой пагубной игре. Таким образом, Польша намного раньше других стран испытывала на себе парадоксы и пределы свободы. Эта великая вещь может существовать только в благоприятном для нее мире. Нечего и говорить, что мир таким не был.

Дело было почти решенное. Польша, крайне ослабленная разделами, оказалась под безжалостным политическим надзором России, сговорившейся с Пруссией и Австрией, которые ждали своей доли. Поляки не могли сносить иностранный диктат. Они были горячими приверженцами свободы, которая так дорого им обошлась. В городе Бар была образована конфедерация, целью которой было сопротивление русским и всем прочим. Я принял в ней участие. Конфедераты попросили меня быть наготове.

Когда они призвали меня, чтобы принять участие в сражении, я покинул корабли, а также оставил планы стать мореплавателем и с энтузиазмом присоединился к конфедерации.

Мои представления о войне стали более зрелыми. Я выбрал военную карьеру исключительно из любви к физическим упражнениям, приверженности к армейскому братству и инстинктивной потребности дать моей слишком буйной натуре возможность выплеснуть излишек энергии. Горечь от потери Башле и твердое намерение как можно скорее покинуть замок также сыграли свою роль.