Круглосуточный книжный мистера Пенумбры - [8]

— Я сейчас учусь шить, — рассказывал Мэт.

Потом он указал на манжет Эшли:

— Вот тут отличные швы.

Потом, когда он ушел, Эшли сказала, что ей понравилась его опрятность.

— В общем, если думаешь, что он нам подойдет, я не против, — заключила она.

Тут и лежит ключ к нашему гармоничному сосуществованию: при всей разнице интересов Мэта и Эшли роднит пристальное внимание к деталям. У Мэта это малюсенькое граффити на стене крошечной станции метро. У Эшли — нижнее белье, подобранное под офисный костюм.

Но настоящая проверка произошла позже, на первом проекте Мэта. Дело было на кухне.

Кухня — святая святых Эшли. Я по кухне хожу на цыпочках: я готовлю еду, которая легко отмывается, типа пасты или печенья из коробки. Я не притрагиваюсь к ее модным терочкам и навороченной чеснокодавилке. Я знаю, как включать и выключать конфорки, но не знаю, как активировать конвекционную камеру духовки, для которой, по моим подозрениям, нужны два ключа, как для пускового устройства ядерной ракеты.

Эшли обожает кухню. Она лакомка, эпикуреец, и она наиболее прекрасна — или находится на пике своего андроид-совершенства, — когда в выходной готовит духмяный ризотто, облачившись в подобранный по цвету фартук и стянув волосы в золотистый узел на макушке.

Мэт мог бы затеять это все у себя на чердаке или на заднем дворе, тесном и запустелом. Но нет. Он выбрал кухню.

Это происходило в период моей постновобубличной безработицы, так что я был дома и наблюдал за развитием событий. Вообще-то я как раз наклонился поближе, чтобы рассмотреть Мэтово творение, и тут появилась Эшли. Она только что пришла с работы, еще в деловом беже и антраците. Эшли ахнула.

Мэт поставил на огонь здоровенную пирексовскую кастрюлю, в которой медленно колыхалась смесь масла и краски. Она была тяжелой и вязкой, и с медленным нарастанием жара под днищем кастрюли вихрилась и распускалась в ритме замедленного кино. Весь свет на кухне был потушен, а позади кастрюли Мэт поставил две ярких дуговых лампы: они отбрасывали багровые и фиолетовые тени, что тянулись по граниту и травертину.

Я выпрямился и молча ждал. Последний раз меня так застукивали в девять лет за насыпанием вулканчиков из соды и уксуса на кухонном столе после школы. На маме были такие же брюки, как на Эшли.

Мэт медленно поднял взгляд. Рукава у него были засучены до локтей. Темные кожаные туфли поблескивали в сумраке, как и кончики пальцев, испачканные маслом.

— Это имитация туманности Конская голова, — пояснил он.

Ну конечно.

Эшли молча взирала на нас. Рот у нее все еще был приоткрыт.

На пальце болтались ключи, перехваченные на середине полета к крючку, где они обитают, прямо над списком дел.

Мэт жил у нас четвертый день.

Эшли подошла еще на пару шагов, наклонилась поближе, как до того я, и уставилась в космические глубины. Шафрановый пузырь прорастал вверх сквозь текучий пласт зелени и золота.

— Усраться, Мэт, — ахнула она. — Это чудесно.

Так что Мэтова астрофизическая солянка осталась кипеть, а за ней потянулась череда новых проектов, все более крупных, вызывающих все больше бардака и занимающих все больше места. Эшли интересно за этим наблюдать: зайдет в комнату, упрет руку в бедро, наморщит нос да и выдаст какое-нибудь полезное замечание. Телевизор она вынесла сама.

Это секретное оружие Мэта, его пропуск, его ключ ото всех дверей: он делает прекрасные штуки.

Естественно, я сказал Мэту, что ему стоит заглянуть к Пенумбре, и сегодня он появляется, в половине третьего. Колокольчик над дверью брякает, объявляя о его приходе, и прежде чем Мэт успевает сказать хоть слово, голова его запрокидывается и взгляд устремляется по стеллажам в сумрачные выси. Он оборачивается ко мне и, указывая рукой в шотландке строго в потолок, заявляет:

— Хочу туда залезть.

Я работаю здесь всего месяц и пока не набрался нахальства нарушать правила, но любопытство Мэта заразительно. Он шагает прямиком в Дальнеполочный фонд и, остановившись между стеллажами, наклоняется к полкам, рассматривая прожилки древесины и фактуру переплетов.

Я сдаюсь:

— Ладно, только держись крепко. И книги не трогай.

— Не трогать? — спрашивает Мэт, встряхивая лесенку. — А если я захочу купить одну из них?

— Эти не продаются — их берут читать. Надо быть членом клуба.

— Раритеты? Первые издания?

Мэт уже далеко от земли. Он шустрый.

— Скорее единственные издания, — отвечаю я. — Вне книжного индекса.

— А о чем они?

— Не знаю, — признаюсь негромко.

— Что?

Повторяя громче, я понимаю, насколько тупо это звучит.

— Я не знаю.

— Ты что, ни разу не заглянул?

Мэт останавливается и смотрит на меня сверху. Недоверчиво. Мне уже тревожно. Я вижу, к чему идет дело.

— Серьезно, ни разу?

Он тянется к полке.

Я думал потрясти лестницу, чтобы показать свое недовольство, но единственным исходом, более неприятным, чем Мэт, заглянувший в книжку, был бы Мэт, который разбился насмерть, упав со стремянки. Наверное. Книжка уже у него в руках: толстый том в черной обложке, с ним Мэту нелегко удержать равновесие. Мэт балансирует на ступеньке, а я скриплю зубами.

— Эй, Мэт, — говорю я, и голос у меня внезапно тонкий и плаксивый. — Может, ты просто постави…