Круги в пустоте - [8]

Собственно, особо впитывать было нечего. Если тут и есть дворцы с пальмами и фонтанами, то отсюда их не видать. А здесь кривые узкие улочки вливались друг в дружку, растекались совсем уж мелкими ручейками-дорожками, кособокие дома большей частью одноэтажные, редко-редко встречалась двухэтажная хоромина. Строительный материал тоже не отличался разнообразием — серый ноздреватый камень, как и в той камере, где его наградили первой (и чуяло сердце — не последней!) в этом мире затрещиной. К улице дома оборачивались задом, глухими, без единого окошка, стенами. Где-то в отдалении, за заборами, виднелась зелень, но на улице если что и росло, так это невысокая и редкая трава, почти такого же пыльного цвета, как и стены домов. За заборами изредка взлаивали собаки, но лениво, для порядка. Прохожие тоже встречались не особо часто — как правило, несмотря на жару закутанные с ног до головы женщины с коромыслами или кувшинами воды на головах. На рабов они не обращали ни малейшего внимания — точно мимо них гнали не людей, а отару овец. Иногда мимо пробегали дети в набедренных повязках, а то и вовсе голышом. Мелкий сорванец, на вид никак не старше семи, запустил вдруг в кого-то из рабов не то камнем, не то засохшим комком глины — но, получив от стражника древком копья пониже спины, с ревом скрылся в ближайшем проулке.

Понемногу улицы становились шире, да и народу на них прибывало — чувствовалась близость торговой площади. Митька думал, что их проведут через весь рынок, но нет, купец Айгъя-Хоу предпочитал не вводить свой товар в соблазн. Колонна рабов втянулась в длиннющую боковую улицу и долго тащилась по ней, обходя, видимо, площадь по периметру, пока, наконец, не достигла места своего назначения.

Это была большая, выложенная из потемневших досок площадка, с трех сторон огороженная низко провисающими канатами, а с четвертой к ней примыкал сарай, куда стражники и начали загонять рабов, отсоединяя их ошейники от общей цепи. Рядом с площадкой располагался столик, за которым бесстрастно сидел сгорбленный старичок в серой накидке, на столике же стояла чернильница с воткнутым в нее длинным пером, и возвышалась стопка чего-то, напоминающего бумагу. Митька сообразил, что старичок — вроде как здешний нотариус, оформляет куплю-продажу.

Возле канатов толпился народ. Не то чтобы очень уж густо, но далеко и не пусто. И мужчины, и женщины, в ярких одеждах, смеющиеся, спорящие, выжидающие. От мысли, что очень скоро кто-то из них станет его полновластным хозяином, сосало в желудке и, несмотря на жару, холодом пробирало ребра. А на глаза, он чувствовал, наворачивались непрошеные слезы. Только этого еще не хватало! Он же не мелкий ребенок, чтобы плакать, и тем более здесь, на торгах. Угроза купца Айгъя-Хоу заморить голодом вспомнилась вдруг весьма отчетливо. Нет уж, лучше пускай сегодня его купят, чем остаться у этого садиста…

Потом пришел и его черед — Митьку отделили от цепи и загнали в сарай. Там было тесно и темно, свет проникал лишь через две полуоткрытые сквозные двери — заднюю, через которую рабы попадали внутрь, и переднюю, на огороженную канатами площадку. А потом, когда, наконец, вся партия рабов оказалась в сарае, заднюю дверь плотно закрыли, лязгнули засовом — и свету осталось ровно столько, чтобы едва различать мутные контуры предметов. Однако стражники, как ни странно, даже в этих плотных сумерках прекрасно ориентировались — они находили нужного раба и выталкивали его в переднюю дверь. Чувствовалось, что действуют они по заранее намеченному плану.

Митька съежился, сел, обхватив коленки, и стал ждать своей очереди.

Ждать пришлось долго. Рабов одного за другим выводили на торги, хлопала дверь впереди, на миг озаряя сарай вспышкой жгучего света — и вновь пространство окутывало тьмой, а толстые глиняные стены скрадывали звуки площади. Но зато особо отчетливо слышалось людское дыхание, чей-то приглушенный шепот, бурчание собственного желудка. Митьке вспомнилось, как два года назад они с классом осенью ходили в поход. Собственно, однодневную прогулку походом назвать сложно, однако без приключений не обошлось — когда возвращались назад, выяснилось, что отменены все электрички кроме совсем уж поздних, и Виктор Викторович, физрук, решил вести группу к другой железнодорожной ветке, по Рижскому направлению. «Тут идти-то всего лишних пять кэмэ, — возбужденно вещал он, размахивая зажатым в руке туристическим атласом Подмосковья, — зато дорога нормальная, не то что этот идиотский Ленинградский вокзал. Я знаю, у меня в Снегирях дача», — прибавил Викторыч для пущей убедительности. И они пошли, но очень скоро убедились, что атлас то ли врет, то ли просто древний — указанных в нем просек решительно не наблюдалось, авантюрист Викторыч решил переться по азимуту сквозь глухую чащу и в конце концов завел их в болото. «Куда ты привел нас, Сусанин-герой?» — ехидно высказался кто-то из девчонок, они тогда вообще были нахальнее пацанов и не упускали случая постебаться над нервным физкультурником. Но Викторыч, как ни странно, не обиделся, а ответил в лад: «Не знаю, не знаю, я сам здесь впервой!» Пришлось петлять, Викторыч делал постоянные поправки, в результате спустя три часа они, так и не выйдя к железной дороге, обнаружили автомобильное шоссе и принялись ждать рейсовый автобус, который куда-нибудь да вывезет. Еще через час показался старенький раздолбанный «пазик», который за пять рублей с носа довез их до той самой злополучной Сходни, где они наивно доверились атласу. Митька вспомнил, как сидел тогда на исцарапанной скамейке, голодный, усталый и мрачный. Впереди его ждал нагоняй от мамы, уже, несомненно, обзвонившей всех родителей из класса, затем службу спасения, больницы, морги… Сейчас тот голод и то мрачное настроение вспоминались с грустной улыбкой. Знай он тогда, каким на самом деле он был счастливым! Только ведь, если сравнивать не с чем, не замечаешь.