Круги на песке - [25]

Он был вернее верного Мартина.

И в час последний, на исходе сил,

В руках твоих служителей нечистых,

Он даже смерти верность сохранил,

Ее не предал ради рабской жизни.

«Времена меняются, и мы — с временами».

Это сказано давно и не нами.

Нам совсем другая истина видна:

Мы меняемся, и с нами — времена.

ОТРЕЧЕНИЕ ЛЮТЕРА

На том стою и не могу иначе.

Лютер

Нет, Лютер не сдается и не кается,

Угрозы и гонения терпя.

Пусть от него другие отрекаются —

Он сам не отречется от себя.

Пока не отречется.

Отречение

Придет поздней, когда его учение

Приобретет и силу, и значение,

Мирскую власть и славу возлюбя…

И вот тогда, об этом сам не ведая,

Все то, чему он следовал, преследуя,

И побежденный собственной победою,

Он, Лютер, отречется от себя.

На том стою…

Но это все утрачено,

Пришли на смену сытость и престиж.

На том стою и не могу иначе я!

Опомнись!

Погляди, на чем стоишь!

На смену миннезингерам пришли мейстерзингеры,

На смену певцам любви — мастера песен…

ПРОТЕСТ РЕФОРМАЦИИ

В интересах народа и нации

Не мешало б заметить Мюнцеру:

Нынче время у нас

Реформации,

А не время у нас

Революции.

Прекратите ж свою агитацию,

Не носитесь с идеями вздорными.

Нынче время у нас

Реформации,

Посему и займемся

Реформами.

Мы имущим дадим

Дотацию,

С неимущих возьмем

Контрибуцию.

Потому что у нас

Реформация,

А нисколько не

Революция.

Бедняку прочитаем

Нотацию

И ее закрепим

Экзекуцией.

Потому что у нас

Реформация,

Реформация,

Не Революция.

Лишь одно непонятно, признаться, нам:

Реки крови откуда-то льются.

Всем известно:

У нас Реформация.

Почему же у них —

Революция?

Если б жил я в шестнадцатом веке,

Я ходил бы на чай к Микеланджело,

Любовался закатом с Коперником

И о юморе спорил с Рабле.

У великого Томаса Мора

Я спросил бы не без укора:

Почему он назвал Утопией

Человеческую мечту?

Но и это тоже утопия…

Если б жил я в шестнадцатом веке,

Я б не знал ничего о Копернике,

О Рабле и Томасе Море.

Так нередко в жизни случается:

Человек с человеком встречается,

Но он знает живущих в истории

Лучше тех, что живут на земле.

ВЗГЛЯД ВПЕРЕД

У Германии все впереди,

Все лишь только в начале.

Ей еще идти и идти

К своим высям и далям.

В ней едва занимается свет

Над безумством и страхом.

Ей еще полтораста лет

До рождения Баха.

У нее только начат счет

И умам, и талантам.

Двести лет остается еще

До рождения Канта.

Ей еще шагать и шагать

Через годы и годы.

Двести двадцать лет отсчитать

До рождения Гёте.

У Германии все впереди,

От вершин до падений.

Будет много на этом пути —

И не только рождений.

Давит нам на плечи прошлое —

Распрямиться тяжело.

Ничего в нем нет хорошего:

То, что было, то прошло.

Нас дела такие ждут еще,

Мы в такие дни живем…

Лучше думать нам о будущем,

Позаботиться о нем.

Но не сбросить тяжкой ноши нам,

От себя не оторвать,

Потому что нам без прошлого

На ногах не устоять.

Не шагать легко и весело

По укатанной дорожке…

В настоящем равновесие —

Между будущим и прошлым.

Будущее и прошлое встречаются в настоящем.

«Что слышно?» «Что было слышно?» «Что будет слышно?»

Обо всем нужно успеть переговорить, а времени в настоящем так мало…

Прошлое длинное, будущее длинное, а настоящее коротенькое,

В нем так трудно бывает поместиться.

Вы никогда не задумывались, почему в настоящем так трудно?

В нем не вообще трудно, а трудно поместиться.

В прошлом — удобно, в будущем — удобно, а в настоящем то давит, то жмет,

А то еще вдобавок сквозит,

потому что окна в прошлое и будущее всегда

распахнуты настежь.

ГЕРЦОГ ГЕНРИХ БЛАГОЧЕСТИВЫЙ И ХУДОЖНИК ЛУКА КРАНАХ СТАРШИЙ НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

Генрих Благочестивый

Не был милитаристом

Был он ближе по духу

К нумизматам, филателистам.

Но не монеты, не марки,

Ни даже пивные кружки, —

Генрих Благочестивый

Коллекционировал пушки.

Не для грядущих сражений.

А просто, чтоб не было скучно,

Любил он пушку-другую

Почистить собственноручно.

Мирное было время:

Охота, балы, пирушки.

Мирный художник Кранах

Проектировал пушки.

Чем дальше, тем дальнобойней,

Тем мощней и жерлистей.

Благочестивый герцог

Их собирал и чистил.

Отличные орудия —

Гаубицы, мортиры…

Не для войны, естественно,

А в интересах мира.

Спокойные, добродушные,

Стояли орудия немо

И отражали солнце

И ясное, мирное небо.

А небо такое мирное,

Что даже вздохнешь невольно:

Неужто они бывают,

Эти ужасные войны?

Все тихо, все замечательно,

Нет повода для беспокойства…

Но пушка не может не выстрелить,

Такое у пушки свойство.

Чужая история снова меня позвала:

«Из крови, из горя я в столетие ваше пришла.

Мне так захотелось на время забыть про войну!

Я вся изболелась. Позволь, я у вас отдохну!»

«Ну, если ты хочешь, — я ей отвечаю, — так что ж…

Хотя, между прочим, не очень у нас отдохнешь.

И время прогресса плодит мертвецов и калек.

Но вот тебе кресло. Ну, как там шестнадцатый век?»

КАЗНЬ В ВЮРЦБЮРГЕ

Тот, кто боится пострадать во имя правды, погибнет ради сатаны.

Мюнцер

Веселил палач толпу

Шуткою излюбленной:

Стоит высунуть башку,

Глядь — она отрублена.

Ты, родимый, слез не лей,

Потерявши голову:

С шуткой дело веселей

И для тела здорово.

Любопытный мужичок —

По колено морюшко —

Поглядеть решил разок

На чужое горюшко.

А в народе говорят,

И не раз отмечено,

Что когда не нас поят,

Похмеляться нечего.

Но неймется мужичку:

Место ведь не куплено.

Только высунул башку,

Глядь — она отрублена.

Что ж ты, бравый мужичок,