Круги Данте - [2]

Но это был еще не конец для Данте. Преступников поджидала двухколесная повозка. Данте закинули внутрь, разбойники залезли вслед за ним. Единственным словом, которое прозвучало, был приказ вознице; слово наполнило светом мрак, в который погружался поэт. Он пытался понять, что, в конце концов, с ним произошло.

Одно-единственное слово, поспешное «Вперед!», ничего не прояснило. Но было кое-что, отличающее голос, произнесший это слово. Неприятный, развязный тосканский акцент флорентийца.

Глава 2

После всего произошедшего он решил поразмышлять об этом. Данте хотел сам для себя расставить все по местам, разложить по полочкам детали этого похищения. Повозка, в которой его везли, ― а он сидел между двумя похитителями, причем на голову ему надели мешок ― двигалась по каким-то улочкам Вероны. Повозку тащили два вола, и к Данте приближалась пока дальняя, но все более очевидная участь ― Флоренция. Правители его неблагодарной родины ― те, которых Данте открыто записал в ряд «самых невежественных тосканцев, бесчувственных от природы и от разврата», ― должны были рискнуть протянуть свои щупальца к самому сердцу могущества семьи делла Скала, чтобы похитить его ― одного из самых охраняемых людей. И все эти труды только для того, чтобы потом отрубить ему голову на одной из флорентийских площадей, на хорошо видимом гражданам города эшафоте, чтобы наполнить до краев его глаза оскорблением чести. Так же несколько лет назад были оскорблены его уши, когда глашатаи выкрикивали на всех улицах города несправедливые и лживые обвинения в мошенничестве. Данте обвинили в том, что, будучи приором, членом высшего органа исполнительной власти флорентийской республики, он растратил общественные средства.

Смертный приговор, уже второй, был вынесен Данте всего год назад, сразу после того как Алигьери отклонил предложение о помиловании на оскорбительных условиях. Его упрямство и гордость остались несломленными, даже больше ― были вознаграждены. Если в 1302 году патриотов сжигали на костре, то теперь его решили убить, отрубив голову, ― эту смертную казнь сохранили для дворян. Кроме того, та же участь ждала и его сыновей.

В любом случае Данте пугала неописуемая смелость флорентийцев, их готовность к риску угнетала его душу: ведь политическая ситуация во Флоренции в 1315 была году сложной, и поэт в своем вынужденном уединении полагал, что в этих обстоятельствах у флорентийцев много других забот, помимо ловли одного беглеца. До него не должно было быть дела даже подесте,[2] Раньери де Заккариа, который подписал этот смертный приговор.

С 1313 года угроза со стороны императора Священной Римской империи Генриха Люксембургского угнетала мятежные города в его владениях, среди этих городов была и Флоренция. Флорентийцы решили отречься от его правления и на пять лет признали сеньорию неаполитанского короля Роберта, происходившего из французского рода Анжу. С неожиданной смертью императора Генриха угроза полностью не исчезла. Теперь она воплотилась в старом главнокомандующем войсками Генриха, воинственном Угучионе делла Фаджиола. Он был хозяином Пизы и Луки и готовился напасть на своих врагов-флорентийцев, но был разбит в битве при Монтекатини в августе 1315 года. Несмотря на это, опасность стала даже больше, когда этот самый Угучионе был изгнан из своих владений молодым соперником Каструччо Кастракани, которого прославляли как нового Филиппа Македонского или Сципиона Африканского.

Хранителем мира оказался Роберт, который гарантировал городу покой, но характер самих флорентийцев делал невозможным мир между горожанами; так что теперь внутренние противостояния соперничали по силе с внешними угрозами. Данте знал, что летом Роберт послал своим наместником во Флоренцию графа Гвидо Симона де Баттифолле, который прежде, в 1311 году, в замке Поппи, в Казентино, к радости Данте, никогда не мешал его литературной работе. Данте не видел ничего странного в том, что служивший ранее императору неудачник Гвидо так быстро превратился в защитника интересов недавнего врага императора ― короля Роберта. Гвидо относился к роду графов Гвиди, печально известных своими политическими принципами и убеждениями, менявшимися от зимы к лету. Так что граф примыкал то к гибеллинам, защитникам прав императора на итальянский полуостров, то к гвельфам,[3] их противникам. Он преследовал только собственные интересы, потому что быть гвельфом или гибеллином теперь значило больше, чем просто обладать свободной политической или идеологической позицией. Обычно этот выбор был предопределен традициями семьи, которая относилась к той или иной партии, или, что еще более важно, естественными тенденциями в городе, в котором жил человек. То есть любой гражданин, если не подчинялся общему курсу, избирал изгнание, потерю состояния и все остальные неприятные последствия.

Хотя Гвидо намекал на германское происхождение обеих партий, вспоминая об имперских притязаниях Фридриха II Барбароссы, короля Сицилии, заявленных в XIII веке, на практике было вовсе не так. Границы мира были такими хрупкими, что из-за меняющихся поветрий отдельные люди или целые группы переходили из клана в клан добровольно или подневольно, как поступили графы Гвиди или как это случилось с самим Данте. Изгнанный из Флоренции, он был вынужден вступить в союз с другими изгнанниками и сблизился с гибеллинами, которых на его родине было мало.