— Она не достойна такого мужчины как ты, чужестранец, — вполголоса проворчала она.
Нилам обернулся к ней и нахмурил брови.
— Зато ты удостоилась гнева царя, презренная! Как ты смеешь распускать свой дерзкий язык, когда твоему повелителю и его гостю угодно любоваться танцем?
Служанка побледнела и задрожала, кувшин едва не выпал у нее из рук.
— Не наказывай ее, царь, — попросил Конан. — Пусть останется строптивой, покорные женщины скучны.
— Хорошо, варвар. Она не будет наказана. Твое желание — закон, — ответил владыка Терена.
Танцовщица обернулась, улыбаясь и тяжело дыша. Она чувствовала, что произвела большое впечатление на гостя, и явно радовалась этому. Одним движением она скинула последнее одеяние, оставшись полностью обнаженной. Постояв мгновение она резко развернулась и скрылась за занавесками.
Музыканты перестали играть. Только птицы продолжали выводить свои рулады.
— Тебе понравилось? — спросил царь.
— Она прекрасна! — воскликнул Конан.
Нилам рассмеялся.
— Я подарю ее тебе, как и всех, кого ты пожелаешь. Она невинна. И тело ее очень нежное.
— Я вижу, — сказал Конан. — Ты щедр на обещания. Но я все еще не услышал от тебя, что мне предстоит сделать.
— Ты тот, кто предназначен нам судьбой, — ответил царь. — Ты должен разорвать Круг. Много раз мы видели во сне, как ты входишь в храм и сражаешься, как падают стены храма и вновь начинает идти время. Говорят, это страшно, когда время идет. Ибо оно идет неумолимо, как глухой палач, не внимающий мольбам.
Царь умолк, погрузившись в глубокие раздумья. Лицо его стало серым, словно грозовая туча, а глаза готовы были метать молнии.
— В начале времен было три Гекатонхейра, — продолжил он после недолгого молчания. — Это были самые могущественные существа в мире. Даже боги боялись их. Один вид Гекатонхейров мог довести до безумия любого небожителя. Так, гласят предания. Я не знаю, и никто из жителей Терена не знает, как выглядят Гекатонхейры. Потом из них остался только один, но мы никогда не видели его воочию, только в снах, так же как и тебя. А в снах он предстает всегда в чужом облике. Он может обернуться женщиной, мужчиной или ребенком. Может быть зверем, птицей или рыбой. Но в наших снах мы всегда знаем, что это именно он — Гекатонхейр. Сторукий и пятидесятиглавый. Он принес всех нас в жертву времени. Весь Терен. Говорят, он сделал это, сражаясь с ужаснейшими демонами, которые собирались выбраться из-под земли, чтобы погубить поднебесный мир. Он низверг подземных тварей в пучины Зандры, но сделал нас заложниками времени.
Конан не верил ни единому слову из услышанного. Слова царя совершенно не соотносились с тем, что он видел собственными глазами. А своим глазам северянин привык доверять больше, чем каким-то россказням.
— Как же мы можем разговаривать, если время остановилось? — не сдержался Конан. — Ведь чтобы ты смог произнести речь, тебе нужно время!
Царь улыбнулся.
— Да, ты прав, чужеземец. Мне нужно время. И тебе нужно время. Нам всем нужно время, и совсем без него мы не смогли бы жить. Ты прав, оно есть здесь. Но я уже сказал, что ты должен разорвать Круг. В Терене нет потока времени, привычного тебе. Гекатонхейр замкнул время само на себя, сделав Кругом. В начале Часа Овна Круг замыкается — и все повторяется вновь. Каждый день, как один-единственный. Мы говорим те же слова, совершаем те же поступки. Ничто не меняется. Мы все страшно устали от этого. И вот теперь пришел ты. Ты вторгся в Круг нашего времени, как и было предсказано.
— А кому ты говоришь эти слова обычно? До того, как появился я? — спросил Конан.
— Никому. Я впервые их произношу.
— Значит, Круг Времени уже разорван?
— Нет, просто ты вошел в него. И выход у тебя только один.
Конан помрачнел. Служанка была достаточно сообразительной, чтобы вновь до краев наполнить его ритон. Запах хорошего вина слегка унял начавшее было подниматься раздражение варвара. Он не любил, когда его принуждали.
— Хорошо, — сказал он. — Я готов поверить. Хотя это и совсем невероятно. Как можно существовать только в одном дне, совершая одни и те же поступки? Вы что, не можете попытаться сделать что-нибудь по-другому? Ну, скажем, хотя бы напиться против обыкновения. Или забраться в постель к чужой жене?
Царь рассмеялся.
— Все бесполезно. Силы, неподвластные земным царям, заставляют нас делать то, что мы уже делали. Произносить слова, которые мы прежде произносили. Но они не властны над нашими мыслями. В мыслях мы свободны, в мыслях мы можем совершать любые поступки, вплоть до самоубийства. И это мучительнее всего.
— Что-то это слишком сложно. Я не понимаю, — заявил Конан.
Он чувствовал, что от усилий понять его голова сейчас развалится на части, как перезревший плод под пятой прохожего. Он взял ритон и с удовольствием утопил непонимание в вине. — Хорошее вино, — сообщил он. — Вот это я понимаю. Ладно, Гекатонхейр он там или нет, правду ты говоришь или выдумываешь, это, в конце концов, не так уж и важно.
— Я говорю правду, воин! — воскликнул царь. — Судьбы людей всего лишь отражение игр богов. Но боги могут что-либо изменить. Они могут начать игру заново, если проиграли. А люди не могут. Люди играют только один раз — и проигравший проигрывает единожды. Второго шанса не дано.
