Кровная связь - [173]

– Да, мэм.

Я знаю, что мне следует подождать, но у меня не хватает ни сил, ни терпения.

– Мистер МакДонахью, не могли бы вы на минуту пройти со мной к автомобилю?

Он снова бросает взгляд на часы.

– Вообще-то мне уже давно пора возвращаться в похоронное бюро. Там сейчас как раз идет служба.

Я встречаюсь с ним взглядом и умоляю его явить великодушие, что почти всегда производит нужное действие на мужчин-южан.

– Ну хорошо, только на одну минуту, – соглашается он.

– Не будете ли вы так любезны захватить с собой ваш пиджак?

Он забирает со стены пиджак, после чего следует за мной к «максиме» матери, которая припаркована на травяной лужайке между двумя обнесенными оградой участками. Я открываю багажник и достаю оттуда коробку с судебно-медицинскими химическими веществами, которые привезла из Нового Орлеана и которыми намеревалась обработать свою спальню. При виде бутылочки с люминолом я вспоминаю Натриссу и ее большие, как блюдца, глаза в тот день, когда она пролила жидкость и обнаружила кровавые следы ног. Для предстоящего испытания люминол не годится, поскольку он не только поглощает железо из гемоглобина, вступая с ним в реакцию, но и повреждает генетические маркеры в обнаруженной им крови, отчего проведение ДНК-тестирования становится невозможным. Сегодня я намерена использовать ортолидин, который позволит не только выявить следы латентной крови на шерстке Лены, но и сохранит целостность генетических маркеров.

– Вы не могли бы сесть ко мне в автомобиль? – приглашаю я, забираясь на сиденье водителя.

После короткого колебания директор похоронного бюро усаживается на место пассажира рядом со мной.

– Что в этой бутылочке?

– Химикат, который указывает на наличие скрытой крови.

Он поджимает губы.

– Это что, уголовное расследование?

– Да. Не могли бы вы накрыть своим пиджаком мои руки и леопарда?

– Могу, конечно. Надеюсь, вы не собираетесь уничтожить его, а?

– Нет, сэр.

Пока он расправляет пиджак, я внимательно рассматриваю Лену. Раздвинув мех у нее под нижней челюстью, я вижу шов, который наложила Пирли после смерти отца.

– Вот так? – спрашивает мистер МакДонахью, соорудив из своего пиджака нечто вроде палатки.

– Превосходно. – Левой рукой я помещаю Лену в импровизированную палатку, а правой разбрызгиваю ортолидин на ее шерстку. Потом поворачиваю ее другим боком и снова брызгаю химикатом.

– И что же дальше? – спрашивает мистер МакДонахью.

– Мы немного подождем.

Когда-то фотографы использовали собственные пиджаки в качестве передвижных фотолабораторий в полевых условиях. Наступление эры цифровой фотографии сделало подобную практику достоянием прошлого, но сегодня знание этого приема мне пригодилось.

– Не могли бы вы включить кондиционер? – просит мистер МакДонахью.

– Нет. Мы же не хотим, чтобы химикат разлетелся по салону, верно?

– Он токсичен или что-нибудь в этом роде?

– Нет, – не моргнув глазом, лгу я.

– Ага. Что, в таком случае, должно произойти?

– Если там есть кровь, она будет светиться голубым цветом.

– И сколько на это потребуется времени?

– Минута или две.

Мистер МакДонахью выглядит заинтересованным.

– Я могу взглянуть?

– Да. Если у нас что-нибудь получится, я хочу, чтобы вы засвидетельствовали это.

После того как проходят две минуты, я приподнимаю полу пиджака и вглядываюсь в темноту. Голова Лены светится, словно окрашенная голубым фосфором.

Сердце у меня колотится так, что готово выскочить из груди. Дедушка никогда не упоминал Лену ни в одной из версий событий, произошедших в ночь смерти моего отца. Зато он совершенно определенно посоветовал мне положить ее в гроб. И вскоре я узнаю, почему.

– Что вы видите? – интересуется директор похоронного бюро.

– Кровь.

– Могу я взглянуть? – умоляющим голосом просит он, как восторженный четырехлетний ребенок.

– Одну минуточку.

Я осторожно поворачиваю Лену в руках и рассматриваю ее голову. Хотя и размазанная – очевидно, когда ее чистила Пирли, – кровь, похоже, попала на шерсть маленькими брызгами. В одном месте капли располагаются особенно густо – здесь Пирли, очевидно, просто недоглядела. Большая часть кровавых пятен приходится на голову Лену, тогда как на остальное тело их попало совсем немного. Создается впечатление, что ее попросту сунули головой в рану в попытке остановить сильное кровотечение. Неужели это папа прижал мою любимую зверушку к ране, пытаясь спастись? Это вполне возможно, хотя, учитывая огромное выходное отверстие от пули у него на спине, такой шаг никак не мог сохранить ему жизнь.

Ты смотришь прямо на ответ, – звучит у меня в голове негромкий голос. – Смотришь на него, но не видишь…

Голубое свечение стало ярче. Я медленно поворачиваю голову Лены, внимательно рассматривая ее со всех сторон. Не упускаю я и швы у нее под подбородком. Почему ее шерстка была разорвана именно в этом месте? Если папа сунул ее в рану на груди, то что могло разорвать плюшевую шкуру? Сломанное ребро? Очень может быть. Когда я поворачиваю Лену так, чтобы иметь возможность рассмотреть ее нос, ответ внезапно обрушивается на меня – как пригоршня ледяной воды, которую кто-то плеснул мне в лицо.

На лбу у Лены виден безупречный полукруг голубого свечения, почти идеально соответствующий по размеру верхнечелюстной дуге взрослого человека. В моем распоряжении недостаточно данных, чтобы провести сравнительный анализ с конкретными зубами определенного человека, но и без него я твердо уверена в том, что полукруг на мехе Лены в точности совпадет с верхними зубами папы.