Кровная связь - [172]

Я пыталась подготовиться к предстоящей процедуре, рассматривая старые фотографии, на которых был снят отец. Но мертвые не похожи на наши воспоминания о них. После смерти тело изменяется очень быстро, главным образом благодаря потере жидкости. Даже если оно сохранилось хорошо, то человек, которого я увижу, как только откинется крышка гроба, может показаться мне чужим. Он будет одет в костюм, и одно только это сделает его незнакомцем в моих глазах. Я никогда не видела своего отца в костюме. Никогда не видела его одетым во что-то другое, кроме выцветших джинсов «Ливайс» и футболки. Я думала, что и похоронить его должны в таком наряде, но за день до похорон тетя Энн появилась с дорогим черным костюмом, который, как я подозреваю, принадлежал одному из ее бывших мужей.

Мистер МакДонахью выпрямляется над гробом и смотрит на меня с непонятным выражением, похожим на вызов.

– Вы хотите, чтобы я открыл крышку сейчас?

– Будьте так любезны.

Он поворачивается и поднимает верхнюю часть крышки гроба до упора, насколько позволяют петли, после чего отходит в сторону, даже не взглянув внутрь. Могильщики тоже стараются держаться подальше, хотя я не знаю, что пугает их сильнее – вид или запах. Это может быть и уважение, но я сомневаюсь в этом. Если бы не мое присутствие, они шумели бы и чувствовали себя вольготно, подобно мужчинам на любой работе. Мне столько раз приходилось видеть это своими глазами, что я уже привыкла.

Откинутая крышка загораживает мне гроб. Мне придется обойти его кругом, чтобы иметь возможность заглянуть внутрь. Ладони у меня вспотели. В отличие от общепринятого мнения, бальзамирование имеет целью сохранить тело только для прощания в похоронном бюро и никак не дольше. Если бальзамировщик плохо знает свое дело, то очень скоро труп может стать похожим на зомби из фильма ужасов, превратившись в вурдалака, плавающего в собственной гнилостной жиже. И даже если бальзамировщик справляется с работой на «отлично», в теле все равно могут сохраниться анаэробные бактерии, которым достаточно малейших следов влаги, чтобы началось разложение.

Мистер МакДонахью многозначительно смотрит на часы.

Делая первый шаг, я заставляю себя вспомнить Боснию, где работала в составе Комиссии по расследованию военных преступлений. Когда экскаваторы ООН вскрыли длинный ров, моим глазам предстали сотни мужчин, женщин и детей, тела которых находились на разных стадиях разложения. Матери, прижимающие к себе младенцев. Малыши, едва начавшие ходить, разорванные пулеметными очередями. Маленькие девочки, не расставшиеся со своими куклами, которые стали последним, что они видели в жизни, перед тем как их головы разбивали ружейными прикладами. Что бы ни находилось в гробу, оно все равно не сможет сравниться с теми ужасами. Но тем не менее… В голове у меня звучит голос директора похоронного бюро: «Совсем другое дело, когда приходится вскрывать могилу своих родственников».

Я обхожу гроб и заглядываю внутрь.

Я не верю своим глазам. Это моя первая реакция. Если не считать черного костюма, отец выглядит как живой. Случайному прохожему могло бы показаться, что молодой человек вздремнул после воскресного обеда. Щеки его и подбородок покрывает курчавая черная бородка, которую он никогда не носил при жизни. Борода эта состоит не из волос, это плесень, но по сравнении с теми жуткими переменами, которые мне доводилось видеть, борода из плесени – сущая ерунда.

– Вы только взгляните, – говорит мистер МакДонахью, и в голосе его явственно слышится гордость. – Он выглядит совсем как Медгар Эверс.[24]

Лена-леопард удобно устроилась на сгибе локтя моего отца. При виде ее оранжево-черного пятнистого меха у меня перехватывает дыхание. Для меня это слишком. До похорон отца я каждую ночь укладывалась спать вместе с Леной. И, если не считать снов, я не видела ее вот уже двадцать три года.

– Несколько лет назад власти эксгумировали тело старины Медгара для суда над Джеймсом Эрлом Реем, – говорит мистер МакДонахью, – и он выглядел так, словно его похоронили только вчера. То же самое и с вашим отцом. В те времена всю подготовительную работу для меня делал старый Джимми Уайт. Теперь таких помощников не найти днем с огнем.

– Не могли бы вы оставить меня ненадолго одну?

– Да, конечно, мэм.

Мистер МакДонахью отступает на несколько шагов.

Я ощущаю себя персонажем диснеевской сказки. Как будто я проделала долгий путь, чтобы добраться сюда, и теперь, наклонившись и поцеловав своего спящего принца в холодные губы, могу оживить его и счастливо жить с ним до конца дней.

Но я не могу этого сделать.

Чем дольше я всматриваюсь в лицо отца, тем больше убеждаюсь в этом. Щеки у него ввалились, пусть и немного – равно как и глаза, несмотря на пластиковые колпачки, которые подложили ему под веки, чтобы сохранить иллюзию нормальности. Легким быстрым движением, как птичка, которая подбирает клювом зернышко с земли, я наклоняюсь и забираю Лену с руки папы.

– Закрывайте, – говорю я.

Мистер МакДонахью закрывает гроб и делает катафалку знак приблизиться.

– Вы видели, что я забрала плюшевую зверушку, правильно? – обращаюсь я к нему.