Кровная добыча - [4]

– Как нашему Саше…

– Да, – Викентий Павлович кивнул. – Мой отец дружил с ним, мы не раз бывали в Сумах, где жил Иван Григорьевич тогда. Но основной своей деятельностью, в том числе благотворительной, он занимался в Харькове. Замечательный был человек! Происхождения самого простого, разбогател на торговле сахаром, потом, когда отмена крепостного права вышла, скупал земли у разорившихся помещиков, заводы стал строить. Но никогда не забывал о тех годах, когда нужду знал. При своих заводах школы и больницы бесплатные открывал для рабочих и их детей, основал фонд противопожарного общества, трехэтажное студенческое общежитие построил.

– Дом Христоненко на Сумской улице?

– Да, и проживание для ребят там бесплатное, и столовая. Старик Христоненко вообще очень тянулся к образованным людям. Сам-то он хорошо если церковно-приходскую школу окончил, но прекрасно понимал, что такое наука, образование. Был попечителем нашего университета, выкупил здание для музыкального училища, большой пай внес на создание школы при духовной семинарии. Я не все, конечно, помню, но знаю, что материально поддерживал и писателей, и художников, и актеров. Ну и сыну своему Павлу прекрасное образование дал.

– Еще бы! Павел Иванович умнейший, интеллигентный человек был. У нас в Москве учился.

Викентий Павлович улыбнулся, погладил жену по руке.

– Помню, помню, что ты у меня из московской интеллигенции. И что Павла Ивановича знала еще до того, как со мной познакомилась.

Людмила Илларионовна была коренной москвичкой, оканчивала высшие женские историко-филологические курсы, где содержательно изучалось и искусствоведение. В свои студенческие годы бывала в московском доме Христоненко, который радушно принимал людей искусства. Прекрасная коллекция европейской, русской и украинской живописи пополнялась иногда просто на месте: Анри Матисс, например, рисовал вид на Кремль прямо из этого особняка…

– Образованием Павел Иванович отца куда как превзошел, но семейную традицию благотворительности продолжал достойно. В нашем городе много чего на его деньги построено, народный дом, например…

– Это, дорогой, я и сама знаю. Разве только в Харькове? А памятник Богдану в Киеве, а музей изящных искусств в Москве! Профессору Цветаеву больше всего Павел Иванович помогал! Неужели все забудется? А Ванечка Христоненко, он ведь весь в отца! Образованный, интеллигентный, добросердечный!

– И, боюсь, болезнь от отца он тоже унаследовал… Но, знаешь, Люся, возможно, в этом сейчас его спасение. Пока что я велел перевести его в тюремную больницу, а завтра попрошу профессора Шатилова сходить и осмотреть больного. Если диагноз, увы, подтвердится, возможно, мне удастся освободить Ивана.

– Это ты хорошо придумал! – Людмила подлила мужу чай. – Петр Иванович не ошибется, он ведь специалист в этой области. И, конечно же, не откажет, не такой он человек!

– Не волнуйся, дорогая, – вдруг сказал Викентий Павлович. – Думаю, они уже подъезжают.

Людмила Илларионовна улыбнулась и легонько поцеловала мужа в щеку:

– По классическому сценарию я сейчас должна спросить: «Как ты догадался?» Но я и сама знаю.

– Да, ты третий раз взглянула на часы… Так вот, слышишь, карета остановилась. Это точно они.

В прихожей уже распахнулась дверь, раздавались смех, шаги.

– Пойду, – Людмила Илларионовна оживленно встала, – встречу детей. Эту молодую голодную компанию нужно сразу кормить.

Петрусенко с нежностью смотрел вслед жене. Для нее даже взрослые сыновья продолжали оставаться детьми, не говоря уже о дочери. Мите двадцать три года… Скажи кто-нибудь Людмиле, что он ей не сын, а племянник, да еще не родной, а со стороны мужа! Она только засмеется. В восемь лет Митенька остался сиротой, вырос в их доме. Они сами не хотели, чтобы он забывал родителей, потому Митя всегда звал их «дядя» и «тетя», но был в семье старшим сыном. Года полтора назад ему, уже студенту-юристу, захотелось пожить самостоятельно, и Викентий Павлович поддержал его. Митя стал жить отдельно, снял квартиру в доме Фраермана на центральной улице города. Но в начале этого года, когда по городу волнами покатились стачки, беспорядки, потом сменилось правительство и в воздухе просто ощущалось приближение дальнейших тяжелых перемен, Петрусенко попросил Дмитрия вернуться в их особняк на Епархиальной улице. Он считал, что в такое время вся семья должна держаться вместе. Да и Людмила сильно переживала. Митя снова стал жить с ними, но тревога, поселившаяся в сердце у Людмилы Илларионовны, не проходила. Теперь, когда произошло много событий, Викентий Павлович видел, как волнуется жена, когда детей нет дома. Ребята это тоже понимали, потому завели обычай как можно больше держаться вместе. Вот и сейчас Саша из гимназии забежал в университет к Мите, и уже вместе они заехали в Мариинку, встретили после занятий Катюшу.

Викентий Павлович вышел в гостиную. Ребята уже умылись, садились к столу. Дочь подбежала, обхватила руками шею, прижалась. Он погладил ее густые волнистые волосы, каштановые с медным отливом. В детстве Катюша была светленькая, белокурая, но теперь ее волосы стали почти такими же, как у Людмилы. Он подумал уже в который раз, как сильно Катюша похожа на мать, и с каждым годом это сходство сильнее. Люсенька Бородина – так звали девушку, в которую Викентий когда-то влюбился с первого взгляда. Вот и Катя такая же: стройненькая, голубоглазая, веселая и независимая – обо всем свое мнение имеет, братьями командует только так!