Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы) - [4]

  Моррест уже приготовился, широко размахнувшись, швырнуть винтовку подальше в кусты, когда на самом пределе слуха услышал шелест листвы - и свист стали. Пригнуться и увернуться времени не оставалось, разве что чуть довернуть приклад винтовки так, чтобы он прикрыл пах, а ствол - горло... Звон стали о сталь, едва заметный днем всплеск искр - и что-то рвануло плечо. Миг спустя рубаха стала теплой и мокрой, а предплечье обожгло болью. Значит, брошенный в горло нож ударил в ствол трехлинейки, отклонился и чиркнул по предплечью. Если оружие не отравлено -царапинка.

  Бросок был сделан метров с двадцати, из-за кустов. Значит, обошел, гад, сзади, выждал, пока нападающий раскроется - и метнул нож. Ловок, нечего сказать; и у него бы получилось, если бы винтовка еще раз не спасла нового хозяина. Молниеносное движении, в руке воина уже блестит следующий подарок, заточенный до остроты бритвы сюрикен, но винтовка Мосина в руках Морреста последний раз стреляет. С такого расстояния раненного, но еще живого храмовника отбрасывает аж в кусты шиповника - оттуда он точно без посторонней помощи не выберется. Ну, а теперь... Прости, винтовочка, но твое время тут еще не пришло. Как ни жалко оставлять хорошее оружие, Моррест широко размахнулся и бросил трехлинейку в самые колючки. Оставшиеся патроны просто высыпал в пыль. А чуть поодаль в кустах застыл на вечной стоянке велосипед. Едва ли все это еще понадобится в девственном, еще не доросшем до чудес техники мире. Увы, с иномировым снаряжением придется расстаться. Моррест с явным сожалением посмотрел вослед винтовке и сломя голову понесся к телеге с Эвинной. В руке у него остался только один колун.

  Телега из толстых березовых жердей была прочной - но все же не настолько, чтобы не поддаться топору. Освободив Эвинну, Моррест вместе с ней побежал к Фибарре и, надеясь надежно уничтожить следы, смело забежал в воду. Плечо болело и кровило, но по сравнению с близостью Эвинны это просто не имело значения. И уж тем более не жалел он о пропавшем снаряжении.

  Зря. Ибо напавший на Морреста храмовник остался в живых. А выстрелы, оказывается, слышали крестьяне ближайшей деревни, оттуда приехал жрец. Тот помог еще не умершим раненым, а потом дал знать отцу Эльферу в Гверифский монастырь. Посланная на место происшествия группа жрецов и храмовых воинов обшарила все подступы к месту происшествия - и нашла-таки и винтовку, из которой велся огонь, и пули, попавшие в землю и в тела убитых, и восемь брошенных патронов. И, само собой, прислоненный к старой рябине велосипед. А уже в тиши храмовой кельи, сопоставив полученные сведения, жрецы пришли к интересным выводам. И все бы ничего, если бы эти выводы упокоились в храмовых архивах, и были бы найдены историками веков десять спустя. Но очень скоро обстоятельства заставят храмовников делиться.

  Словом, к добру ли, к худу - Моррест здорово недооценил техническую сметку местных ученых. Впрочем, и не местных тоже. Потому что, если бы знал, что так обернется, закинул бы винтовку в какой-нибудь пруд. Но пока ему было не до того. Снова видеть Эвинну, держать в руке ее руку, слышать ее голос - он и не знал прежде, как это прекрасно...

  Михалыч никогда не считал себя сторонником демреформ, которые родной ТОЗ едва пережил. Скорее уж, вызывал ностальгию в девяносто первом не выброшенный за ненадобностью, а теперь благоговейно уложенный в сервант партбилет с отметками парторга об уплате членских взносов - вплоть до момента, когда скончалась и эта партия, и этот СССР. Скончались и были без почестей похоронены, как замерзший бомж, в целлофановом пакете. Завод, правда, выжил, хотя был момент - казалось, еще чуть-чуть, и...

  И все же, положа руку на сердце, теперешняя работа была и интереснее, и - что тоже немаловажно, кто считает иначе, скорее всего лукавит - денежнее. А главное, это работа не на "дядю", пусть под оным дядей и подразумевается мама-родина. Всегда приятнее работать на себя.

  А когда-то ведь думалось, что он выбрал верную дорогу. Стоит закрыть глаза, и увидишь: кумачовый плакат "Октябрьской революции - 60", богато накрытый стол (что особенно интересно - все без сои, консервантов и красителей, кое-что сейчас ни за какие баксы не достанешь), бутеброды с черной икрой, коньяк "Арарат" - и собственная фотография на доске почета всемирно известного завода. Тогда он был молодым специалистом на огромном оборонном заводе, продукцию которого с руками отрывала Советская Армия... И всем в то счастливое время казалось, что с заводом ничего не может случиться - ведь "мы мирные люди, но наш бронепоезд...", а профессия рабочего еще не стала объектом насмешек разномастных "манагеров".

  Шло время. Оборудование, марки, технологические операции - все это он знал назубок. Плевать, что кто-то предпочитал делать карьеру, опираясь на мохнатую лапу и связи. Чем больше таких умников, тем больше цена обыкновенным, но знающим производство от и до технарям. Нет, до начальника цеха он не дорос - может, быть, не хватало способностей, может, той самой "лапы". Но и не жалел. Работа доставляет удовольствие, жена - красавица, и сын уже в седьмом классе, и по партийной линии все слава богу, хоть тоже ничего особенного. Хотя, если совсем честно, политика ему была даром не нужна, раз наверху хорошо делают свое дело, и пусть делают. Они же не лезут в производство, в котором ничегошеньки не рубят!